Жалость и любопытство — вот два чувства, с помощью которых из людей веками тянули деньги. Долгие века считалось, что нет зрелища забавнее, чем человек с необычным лицом или телом. И таких людей делали специально — из малышей, порой очень серьезно их калеча.Платные выставки людей с особенностями внешности, а то и здоровья — дело вовсе не такого далекого прошлого. «Человеческие зоопарки», на которых не только демонстрировали представителей неевропейских народов, но и заставляли их нарочито изображать дикарей — рычащих и поедающих сырое мясо — или выставляли обнаженными, невзирая на их традиции и убеждения, сошли на нет только после Второй Мировой войны.
Картина Валерия Якоби «Свадьба в Ледяном доме»«Цирки уродов» — выступления инвалидов с нехваткой конечностей, бородатых женщин, слишком высоких, низких, тонких или толстых по сравнению с привычной нормой людей, детей — сиамских близнецов, тоже просуществовали достаточно долго.
Американец Чарльз Б. Трипп, известный как «Безрукое чудо»Этот обычай — «обменивать» зрелище нестандартного, а порой откровенно искалеченного тела на деньги — тянулся веками. И в эпоху Возрождения, и в Галантный век, и между ними считалось, что нет ничего смешнее, чем падающий карлик или пляшущий горбун.Петр I заставлял лилипутов изображать эротические шоу, и был не одинок в этом. Лилипутов где в добровольном, где в принудительном порядке поставляли к каждому крупному двору — королевскому или герцогскому. Тех, кто ходил вперевалочку в силу особенностей анатомии, заставляли исполнять танцы, чтобы вдоволь посмеяться.
Бородатая женщина Энни Джонс, которая была настоящей ледиБолее пропорционально сложенных то демонстрировали публике раздетыми, то обучали акробатическим трюкам. Душевные склонности к акробатике значения не имели. Если ты карлик, изволь работать карликом — а не поэтом, хронистом, лакеем, художником, кем угодно.Из карликов составляли шуточные представления, только половина шуток которых состояла в сюжете. Все остальные обыгрывали рост карликов — и это в лучшем случае. Непропорциональность тела, походка вперевалочку обязательно высмеивались, для усиления комического эффекта на карликов надевали особенные костюмы или заставляли делать требующие ловкости ног движения.
Если у маленького человека был тик, следы травм на лице, заикание — тем лучше! Больше простора для насмешек.Популярны были не только настоящие карлики, но и фальшивые — дети, чей рост корпуса ограничивали разными ухищрениями, давая расти ногам и голове без помех. Для этого им повреждали позвоночник — он становился зигзагообразным или горбатым на вид. Естественно, «исправленные» дети страдали от болей — и тем потешнее кувыркались, кланялись и танцевали.
Фабрика по производству смешных детишек
Память о профессиональных изготовителях живых развлечений сохранилась во многом благодаря Виктору Гюго — он собрал все истории и слухи о представителях этого сомнительного ремесла и, возможно, был знаком с документами, которые не дошли до нашего времени.Что он вообще склонен был интересоваться реальной историей, говорит нам сцена появления цыган в Париже в его самом знаменитом романе — «Горбун из Собора Парижской Богоматери». В 19 веке никто уже и не помнил, что группы цыган, явившихся в Европу из гибнущей Византии, возглавляли таинственные герцоги, — а у Гюго эта деталь есть.
Картина Хуана Ван дер Амена «Портрет придворного карлика»В романе «Человек, который смеется» Гюго рассказывает об одной из жертв, которой предназначено было стать живым развлечением — мальчике, которому отрезали губы, так, что из-за обнаженных зубов он как будто все время широко улыбался.Заодно писатель делает экскурс в «бизнес» компрачикосов вообще. Само слово компрачикос состоит из двух испанских слов и означает «купи детей». В самом же профессиональном жаргоне компрачикосов можно было встретить слова и конструкции почти из каждого европейского языка.Компрачикосы много путешествовали, вероятно, не заводили семей вне своего круга и постоянно были озабочены сохранением профессиональных тайн. У них была и своеобразная профессиональная гордость. Хотя их ремесло считалось грязным, а их самих презирали, они никогда не опускались до кражи детей — в отличие от владельцев мелких цирков, высматривающих по деревням маленьких инвалидов. Компрачикосы детей именно покупали.
Кадр из фильма «Человек, который смеется»Герой романа Гюго оказался ребенком из знатной семьи, которую думали уничтожить противники. Легенды о том, что детей из низверженных семей, чтобы сильнее унизить поверженный род или чтобы не марать детской кровью рук, продавали компрачикосам, были очень популярны и, вероятно, имели реальную основу — хотя вряд ли компрачикосы часто получали в свои руки маленьких наследников графов и герцогов.В любом случае с крохотными виконтами или баронетами происходило то же, что с любыми другими малышами: их нарочно уродовали. Интересно, что, в отличие от врачей, компрачикосы вовсю использовали обезболивание. И неудивительно — им было важно, чтобы ребенок, в которого вложены деньги, выжил.
Но использовали они довольно грубые по действию наркотические настойки. Их давали и во время операции, и в период восстановления, и в результате ребенок получал серьезные нарушения работы мозга. Одним из обычных побочных эффектов была полная или частичная потеря памяти с сопутствующим регрессом в развитии.Так что вместе с операцией ребенок получал не только новое тело, но и новую личность. Пока малыш выздоравливал, перед ним рисовали картины его обеспеченного будущего, внушая мысль, что нанесенные увечья — его особое преимущество.
По легендам, компрачикосы могли заставить глаза ребенка вечно смотреть врозь, изменяли форму рта, чтобы она была смешнее и чтобы ребенок разговаривал с дефектами дикции, чуть ли не производили операции на гортани ради забавного голоса. Ну и, конечно, они, с помощью разных ухищрений, деформировали позвоночник или конечности ребенка, что отнимало немало времени.Целью было не просто нанести увечье, а сохранить возможность двигаться (ведь компрачикосы продавали этих детей для разного рода выступлений) и полноценно обслуживать себя. За проблемных детей заплатили бы меньше — никто не любит возню.
Любительская работа
Скупали детей не только компрачикосы. За малышами с готовыми увечьями охотились небогатые цирки. Порой им достаточно было осмотреть обочины дорог и побережья рек — крестьяне Европы, несмотря на все церковные проповеди, верили, что детей подменяют на своих «уродцев» эльфы и часто относили их эльфам обратно.То есть — оставляли на опушке леса или у речного омута. Там оказывались дети с аутизмом, синдромом Дауна, заячьей губой, кривой спиной, красными глазами (то есть альбиносы), лишними пальцами или перепонками между пальцев. Только часть из них оставалась в живых — те, кем заинтересовались циркачи или особенно сердобольные прохожие.
Но часто крестьянки и сами предлагали своих «неудачных» детей или господам в усадьбу, или циркачам — за деньги. Более того, отдельные женщины сами становились фабрикой по производству смешных детишек.Во-первых, во многих местах Европы детям бинтовали голову, стремясь придать ей особую, красивую по местным меркам форму. Матери, сбывающие малышей балаганам, находили свои способы бинтовать голову так, чтобы она выглядела необычно — например, становилась похожей на голову персонажа советских мультфильмов Самоделкина, с плоской широкой макушкой.Они могли по нескольку раз на дню разглаживать мягкий нос ребенка, делая его плоским, вытягивая вперед и вверх, придавая ему разные причудливые формы. Иные перетягивали живот веревками и дощечками во время беременности, когда ребенок начинал шевелиться. Веревка не давала ребенку шевелиться в утробе и полноценно расти в каком-нибудь одном месте — в результате малыш появлялся на свет с какой-нибудь странностью.
В рассказе Ги де Мопассана «Мать уродов» крестьянка умела даже управлять тем, какую форму примут в ее утробе дети. Он также указывал на то, что модницы в корсетах тоже наносили вред своим детям — только, в отличие от той крестьянки, их никто не думал за это осуждать.Кстати, в этом рассказе есть примета 19 века. Крестьянка уже не продавала своих детей, а отдавала их в балаган, словно в работу и ученье к какому-нибудь ремесленнику, получая себе их жалованье на правах матери.
Армия ангелов
В 17−18 веках Италию охватила настоящая эпидемия. Крестьяне, пекари, художники, ремесленники — отцы из самых разных сословий добровольно калечили своих сыновей вполне определенным образом. Этих мальчиков кастрировали — удаляя тестикулы с тем же хладнокровием, с каким эту процедуру проводили для ягнят и телят.Поскольку с модой всячески боролись, в том числе принимая законы, напрямую запрещающие калечащие операции, очень часто отцы оправдывались тем, что их дети будто бы случайно повредили мошонку во время несчастного случая.Одного укусила змея, и пришлось предотвратить распространение яда. Другой неудачно упал с лошади. Третий неудачно с размаху сел на бревно и пропорол себе нежный орган сучком. Четвертому придавило и расплющило камнем. В общем, больше ста лет итальянские мальчики становились жертвами разнообразных несчастных случаев так обильно, как никогда раньше или позже. Некоторые из них его не переживали: и медицина была не самого высокого уровня, и в домашних условиях операцию проводили порой неправильно.
Картина неизвестного художника «Похищение Ганимеда» 1615−1620А виной всему была мода на ангельские голоса певцов-кастратов, пришедшая в Европу вместе с беженцами из Византии, где традиция оскопления мальчика (например, чтобы он сделал духовную карьеру или не смог бы сделать политическую) исчислялась веками.Певцы-кастраты позволяли улучшить репертуар хоров и не терять певцов-мальчиков, когда они едва успевают чему-то научиться, только из-за того, что начал ломаться голос. Певцы-кастраты позволяли духовенству наслаждаться женскими партиями популярных опер, не выходя в большой и суетный мир.Более того, сочетание звонкого голоса и по-мужски обширных легких (даже еще обширнее — кастраты позже прекращали расти) делало кастратов ценными и для слушателей совершенно не духовного рода занятий. Мода на кастратов и их баснословные гонорары заставляли отцов холостить своих маленьких детей. Увы, но само по себе отсутствие яичек не давало мальчикам билет в мир музыки — ведь еще нужны были слух, талант, умение держаться.
Картина Караваджо «Музыканты» 1595Правда, и без пения кастрат мог хорошо заработать. Вместе с модой на кастратов в искусстве пришла и мода на романы с кастратами. Причем и со стороны мужчин, и со стороны женщин, поскольку правильно выхолощенный юноша сохранял в общем и целом половую функцию — при том не награждал нежеланными детишками. Мужчин же привлекало женоподобие этих юношей.Так что огромное количество молодых кастратов зарабатывало деньги скорее в постели, чем на сцене, едва научившись перебирать струны (за отсутствием певческого таланта кастраты часто играли кое-как несколько модных пьесок, будто бы именно ими развлекая дам в покоях).Даже те юноши, которые замечательно пели и выступали в опере или как солисты, не избегали этого заработка. Они часто привлекали внимание богатых и влиятельных людей, которые предлагали им свое покровительство. То было предложение, от которого нельзя отказаться — строптивых ждала месть, и хорошо, если она ограничивалась закрытием доступа на сцену.
Знаменитый кастрат ФаринеллиВполне в нравах времени было нанять дуболомов, которые подстерегут певца и изуродуют его, а то и просто забьют до смерти. Волей или неволей каждый кастрат-певец был вынужден уступать любовным притязаниям «покровителей» — которые успокаивали свою совесть деньгами и подарками. Реже это были покровительницы.
Кастрация делала юношей не просто обладателями уникального голоса. Из-за того, что они заканчивали расти поздно, они часто выглядели странно — очень высокие, с головой, которая из-за роста казалась маленькой, с диспропорционально длинными и при этом слабыми, соприкасающимися в коленях, ногами, с грудью, которая могла выглядеть как у девочки-подростка или свисающей, не похожей ни на мужскую, ни на женскую.Только к концу 19 века волну калечащих операций удалось остановить, спрос на них попросту начал падать — благодаря постепенно распространяющемуся научному взгляду на мир, вытесняющему мракобесие, падкое на чудеса.
Последним певцом-кастратом стал Алессандро Морески. У него был не самый приятный тембр, но за отсутствием выбора он выступал перед самим папой Римским и вызывал любопытство всей Европы. Он так же, как и его предшественники, всю жизнь вступал в связь с женщинами и мужчинами — и, по видимости, тоже не всегда добровольно.Он был единственным кастратом-певцом, оставившим аудиозаписи — правда, довольно далекие от совершенства, но дающие общее представление и о его возможностях, и о тембре его голоса.
