Владимир Павленко
Как преодолеть нарисованную Западом «красную черту»?
Градус противостояния Дональда Трампа с китайской телекоммуникационной компанией Huawei зашкаливает. Помещение IT-гиганта из Поднебесной в «черный список» США, с учетом вассальной зависимости от Вашингтона его сателлитов по НАТО и Европейскому союзу, а также по островной тихоокеанской периферии от Японии до Австралии и Новой Зеландии поднимает против Huawei волну беспрецедентных гонений. Вслед за отказом от работы с ней Google и других IT-компаний из США, процесс перекинулся в Европу, где, по некоторым данным, такие меры под давлением Белого дома тоже готовятся.
Как только они будут введены, дискриминационный процесс неминуемо будет распространен на Японию, которая, в свою очередь, играет первую скрипку во «Всеобъемлющем и прогрессивном соглашении для Транстихоокеанского партнерства», бывшем Транстихоокеанском партнерстве (ТТП), переучрежденном в прошлом году, после выхода из него США. А это одиннадцать стран, некоторые из которых заодно входят и в АСЕАН, что создает инструмент американского воздействия и на этот крупнейший экономический блок в Азии. У Китая с ним, кстати, тоже непростые отношения, которые он всячески пытается наладить.
Это существенно осложняет дальнейшую экспансию китайского гиганта и ставит под сомнение его монополию на сети нового поколения 5G, в продвижении которых китайцы существенно опередили американских и южнокорейских конкурентов. Как уже приходилось отмечать, именно это побудило Дональда Трампа объявить компании войну. И это легко доказывается методом «от противного»: прошлогоднее задержание в Ванкувере по запросу США топ-менеджера Huawei Мэн Ваньчжоу его организаторы объясняли «связями с Ираном», а нынешнюю обструкцию — мифологической «угрозой» национальным интересам в IT-секторе.
Темы разные и, следовательно, ни та, ни другая причина не являются действительными, хотя первая к действительности ближе. Главное в том, что китайцы перешли дорогу «хозяевам глобализации», которые при планировании и осуществлении этого проекта «заложили» в него и такую «незадекларированную функцию», как достижение собственной глобальной гегемонии.
«Цифровой концлагерь», который изначально планировался итогом глобализации, для чего и запустили так же изначально убыточную «революцию» информационных технологий, которая на ранних этапах, по ряду данных, выкачивала из ВВП тех же США на 25% затрат больше, чем давала поступлений, — это не экономический проект. Это проект политический, имеющий прямое отношение к теме глобального господства, а «информационная революция» лишь метод его осуществления, а также маскировки «под экономику» подлинных целей, которые от нее далеки.
И здесь самое время вернуться к той теме, которую автор этих строк поднимал неоднократно, всякий раз сталкиваясь, мягко говоря, с непониманием вещей, которые настолько же очевидны, насколько остро начали проявлять себя в современной реальности, меняющейся на наших глазах. Тезисно:
1. Нынешняя глобализация — не первая. Первой была глобализация кануна Первой мировой войны, становление которой В.И.Ленин подробно раскрыл в исторической по своей значимости работе «Империализм как высшая стадия капитализма» (1916 г.). И эта работа, актуальная сегодня не менее, если не более чем столетие назад, должна превратиться в настольную книгу любого руководителя, особенно политического, стремящегося, чтобы принимаемые им решения оставались в пространстве адекватности.
2. Подобно тому, как та фаза глобализации, несмотря на переплетение «объективных» экономических интересов Англии и Германии, захлебнулась вследствие противоречий между ними в сфере безопасности (строительство немцами флота, ставившего под сомнение недосягаемость Туманного Альбиона), нынешняя глобализационная фаза воспроизводит такие же противоречия между США и Китаем. Причем, даже в деталях, на примере быстрого количественного и качественного наращивания ВМС КНР, что великолепно показал в своей статье на ИА REGNUM Александр Запольскис.
3. Взаимная зависимость экономик сегодняшних мировых лидеров ни в коей мере не препятствует эскалации этих противоречий в конфликт, как не воспрепятствовала Первой мировой войне экономическая взаимосвязь мировых лидеров вчерашних — Лондона и Берлина.
Что из этого следует? Ряд вещей.
Первое. Совершенно неверно сводить противоречия между КНР и США к «торговой войне», которая — это становится вполне очевидно — является лишь начальной фазой конфликта этих стран, который делает первый шаг к новому разделу мира по блоковому признаку. «Торговая война» если что и показывает, то только приближающееся исчерпание консенсусных форм навязывания американского и, шире, западного лидерства.
Вся организационно-институциональная архитектура такого лидерства в сферах «мировых порядков» сакрального, силы и денег (по Жаку Аттали) Западом выстраивалась, начиная с 1919 года, с Версаля, Лиги Наций и раздела «Круглого стола» на две «секции» разных берегов Атлантики — Chatham House и Совет по международным отношениям. Еще — раздела концептуальных элит — на лондонский Сити и нью-йоркский Уолл-стрит. А финансовых институтов — на связанные между собой интересами засекреченных акционеров Банк Англии и ФРС.
Применительно к послевоенным реалиям Ялтинско-Потсдамской системы строительство такой архитектуры осуществлялось с 1948 года, с «плана Маршалла» в экономической сфере и Западноевропейского союза — в военной. Генезис НАТО — подкрепление англосаксонского лидерства альянсом с Социнтерном и Ватиканом — в АТР нашел продолжение в лице Трехсторонней комиссии. В ее восточной группе (японской, а с 2000 г. азиатско-тихоокеанской) сразу же сложилась ось противоречий между Японией и Китаем.
Курс был взят на мягкое вовлечение КНР в глобализацию на западных условиях. На словах Китай его принял, на деле повел собственную игру (формула Дэн Сяопина «не высовываться, держать фонарь под корзиной»). С расчетом не на свое «вовлечение» в западные структуры, а на свое в них внедрение с последующей адаптацией этих структур к собственным интересам.
С самого начала было видно, что рано или поздно, по мере осознания Западом наличия у Китая таких собственных интересов и невозможности их примирения с западными потому, что «два медведя в одной берлоге не уживаются», возможности консенсуса исчерпываются. И вопрос вскоре будет поставлен ребром: или — или. Вот именно к этому моменту мы и приближаемся, и именно об этом и сигнализирует «дело Huawei».
Второе. Продолжением политики в условиях исчерпания дипломатических ресурсов ее осуществления, как известно из формулы Карла фон Клаузевица, является война. Совершенно неверно, заражая всех вокруг ложно понимаемым пацифизмом, утверждать, будто в ядерную эпоху война «невозможна».
Во-первых, войны бывают не только «холодные» и «горячие», но и гибридные. Во-вторых, гибридные войны, вроде той, что с самого распада СССР ведется против России, а сейчас начинается против Китая, — это не самостоятельный вид войн, а транзит от «холодных» к «горячим». «Холодная война» США и Запада против СССР не перешла в «горячую» фазу только потому, что цель этой войны — капитуляция советского руководства — произошла на исходе «холодной» фазы и военной фазы просто не понадобилось.
В противном случае дальнейшие планы американского руководства, как они виделись за рамками официальных доктрин и совсекретных разведдонесений, лучше всего характеризуются максимой генерала Александра Хейга, госсекретаря при Рональде Рейгане: «Есть вещи поважнее, чем мир».
У позднего советского руководства, с одной стороны, «кишка оказалась тонка», чтобы рассуждать также, а с другой, в рамках включения в «глобальную проблематику», курировавшуюся конвергентным проектом Римского клуба, возникли общие интересы с Западом при дефиците понимания и знаний об устройстве западной концептуальной власти.
Думалось, что стоит «сдать» СССР, как членство внутри ее структур будет обеспечено. Причем, скорее думали даже не о концепциях, а об элитарном потреблении и, следовательно, о членстве в глобальной элите, не понимая, что в нее входят только «концептуалы», и одно от другого неотделимо.
В-третьих, тема «ограниченной ядерной войны», поднятая как раз при Р. Рейгане, не сдана в архив и сегодня. Судя по тому, что США параллельно с продвижением стратегии «глобального удара» высокоточными средствами начинают модернизацию триады стратегических ядерных сил (СЯС), через несколько лет они преодолеют последствия своей ошибки 90-х годов.
А именно: не оправдавшего себя курса на всеобщее ядерное разоружение, чтобы получить тотальное превосходство в сфере конвенциональных вооружений. И тогда вопрос «ограниченной ядерной войны» вновь будет поставлен и перед Россией, и теперь уже перед Китаем, только на другом уровне. Доказательством этого служат лицемерные «попытки» вовлечь КНР в переговоры о новом соглашении по ракетам средней и меньшей дальности (ДРСМД-2).
Третье. Параллельно с подготовкой к «горячей» войне, в США не сбрасывают со счетов попыток избежать этой необходимости, подорвав и разрушив своих конкурентов изнутри с помощью методов «холодной войны», как три-четыре десятилетия назад. Сегодня и Китай, и Россия извлекли ряд уроков из распада СССР, но очень похоже, что усвоили их не полностью.
Суверенитет обеспечивается не только политической волей и отказом от «коллективного руководства» в пользу персональной ответственности, от горизонтальной «размытости» восстановлением вертикальной иерархии, но и, прежде всего, собственной проектностью, несовместимой ни с «вхождением в глобальный мир», ни с его перестройкой под себя. Собственно, «дело Huawei», как и вал антироссийских санкций, четко обозначают «красную черту», за которую «хозяева глобализации» никого не пускают и не пустят.
Из комментариев советника президента США по вопросам национальной безопасности Джона Болтона относительно содержания принятой в сентябре 2018 года стратегии кибербезопасности США: «Базовый элемент [стратегии] заключается в том, чтобы стремиться к миру посредством использования силы. Мы идентифицируем, противопоставляем, разрушаем, снижаем уровень и сдерживаем такое поведение в киберпространстве, которое дестабилизирует и противоречит международным интересам, но стараемся при этом обеспечить США сохранение преимущества в киберпространстве».
Иначе говоря, не допускаются никакие попытки не только перехватить лидерство, даже в отдельно взятых сферах, как это делает Китай, но и стремление оборвать нити, связывающие внутреннюю политику с глобальным раскладом, чем с той или иной эффективностью занята Россия. Иначе говоря, чтобы поменять миропорядок с нынешнего, «элитарного», на миропорядок «в широких народных интересах», нужно не только выиграть экономическую конкуренцию, но и за ней — «холодную», а затем и «горячую» войну, между которыми находится фаза гибридных войн, в которой мир со всей очевидностью сейчас находится.
Четвертое. Выиграть по чужим правилам в системе, выстроенной в чужих и чуждых интересах, невозможно. Все обстоит не так плохо, если просто делается такой вид, а на самом деле предпринимаются ассиметричные меры концептуального, проектного характера, которые, когда будет нужно, разорвут этот порочный круг внешней проектной зависимости. Намного хуже, если подобные заблуждения действительно владеют умами противостоящих Западу элит.
В меньшей степени в Китае, где сохраняется марксистская, коммунистическая идеологическая доминанта, больше в России с нашей демонстративно-конституционной «деидеолгизацией», под которую загримирована если не передача концептуальной власти внешним центрам, то их прямое влияние на внутреннюю политику, ибо идеология — прежде всего не «измы», а модель развития.
А у нас она — западная. Вплоть до внедрения переведенных с английского языка методичек того же «устойчивого развития», бизнес-моделей образования и здравоохранения, пенсионной системы, ювенальной юстиции. «Если идеи становятся материальной силой, когда овладевают массами, то наша задача — создать массы, неспособные к восприятию никаких идей», — так заочно ответил В.И. Ленину Джон Рокфеллер II, то самый, что с определенными целями подарил ООН землю под здание Секретариата на Манхэттене. И мы видим, как эта задача тотального принуждения к оболваниванию неукоснительно выполняется, в том числе и в нашей стране.
В этом смысле вопросы возникают и к выдержанной в терминах «устойчивого развития» повестке приближающегося Петербургского экономического форума, в рамки которой уложен предстоящий визит в нашу страну партийно-государственного лидера КНР Си Цзиньпина.
В рамках этих рассуждений очевидно, что избежать как транзита от «холодной» войны к «горячей», так и повторения «перестроечных» трендов возможно. Но только на путях создания глобальной альтернативы современной западной мир-системе. Настоящий многополярный мир — это не нынешняя пародия на него, срисованная с модели «мирового центра по-настоящему совместной политической ответственности», прописанной Збигневом Бжезинским в «Великой шахматной доске», а система «единичного вето» Мортона Каплана.
Не раз, и не два приходилось напоминать, что она предполагает способность каждого из субъектов такого мира противостоять не только любому другому, но и альянсу всех остальных. Из этого следует, что говорить даже не о «многополярности», а хотя бы о «биполярности» можно только при появлении альтернативной мир-системы.
Со своими базовыми технологиями, а также автономными валютной, торговой и финансовой системами, которые не просто неподконтрольны нынешним глобальным институтам и не участвуют в проводимой по их лекалам глобализации, но и формируют свою систему институтов и навязывают нынешней мир-системе свою, встречную глобализацию.
Это борьба «острием против острия», глобальное «двоевластие», управляемое противостоящими друг другу концептуальными элитами, заточенными на такую борьбу и не помышляющими ни о какой капитуляции. Даже под юродиво «благородными» лозунгами «предотвращения ядерной катастрофы». Хотят предотвратить — пусть это делают ОНИ, за свой счет. Пусть устраивают следующую «перестройку» у себя. Мы этого делать не будем, ибо не собираемся снова наступать на эти исторические грабли.
И пятое, последнее. Никуда не делся «глобальный треугольник», включающий США (шире — Запад), Россию и Китай, как никуда не исчезло его главное правило: проигрывает тот, против которого объединяются двое. Российско-китайский стратегический союз — это инструмент не уничтожения Запада, а нанесения поражения его глобальным амбициям. Попросту — возвращения Запада в исторический ареал его обитания с лишением всех возможностей глобального диктата — от финансового и экономического до политического и военного.
Но российско-китайский союз просто не может не быть антикапиталистическим, апеллирующим не к элитарности и неравенству, а к народности и справедливости. Иначе он не сможет предложить альтернативу, в которой заинтересован мир, отнюдь не стремящийся к переходу из-под одного протектората под другой.
И поскольку капитализм исторические возможности давно исчерпал, выход из современного кризиса, все более своей остротой напоминающего тупик, предшествовавший неолитической революции, уничтоживший в свое время значительную часть человечества, возможен только на путях социализма. Иного не дано. Или «иное» станет концом цивилизации в ее нынешнем виде, которое приведет сначала к кастовому, а затем к биологическому разделению человечества.
Поэтому вывод из всего сказанного прост — нам надо готовиться не только к холодной войне, она и так идет, и к победе в ней, иначе страну ждет развал или статус протектората Запада, но и к победе в горячей войне, так как свой проигрыш в холодной войне Запад так просто не уступит, как это сделало не понимавшее глобальных ставок руководство позднего СССР.
Источник
