Дроздов Иван Владимирович родился 25 мая 1924 (по паспортным данным 1922 года) в деревне Ананьино Бековского района Пензенской области в крестьянской семье. Дитя своей эпохи, он прошёл, как говорится, огонь, и воду, и медные трубы, проявив себя сразу в нескольких ипостасях: журналиста, военного, литературоведа, критика, писателя. Куда только не заносила его судьба, в каких только не бывал переделках!
Записала беседу на основании личной встречи и прочитанных книг И. В. Дроздова Светлана ТРОИЦКАЯ
Хочется, чтобы читатели познакомились с этим удивительным человеком и его творчеством.
Можно жить и без еды
— Иван Владимирович, правда ли, что, будучи автором множества художественных книг и публицистических работ, собкором газеты «Известия», главным редактором издательства «Современник», Президентом Северо-западного отделения Международной Славянской Академии, вы не окончили ни одного класса общеобразовательной школы? Как это возможно?
— Да, готов признаться, что в школе я не учился. Как такое могло случиться, если с моего поколения началась в России эпоха всеобщей грамотности? Да, как и все мои сверстники, я, едва мне исполнилось семь лет, с волнением переступил порог школы и проучился в ней две-три недели. Но как только в конце сентября наступили холода, я вынужден был прервать свое образование по причине полного отсутствия тёплой одежды.
Это было в начале тридцатых годов прошлого столетия, когда по русской деревне прошёлся каток реформ, — в сусеках нашего дома под метёлку вымели муку, зерно и крупу, со двора свели корову, овец и свиней. Деревня наша Слепцовка стронулась с места, по единственной улице неспешно двигались повозки с домашним скарбом, с малыми детишками. Семнадцатилетней сестре моей Анне и пятнадцатилетнему брату Фёдору отец сказал: «Поезжайте в Сталинград на строительство Тракторного завода. И Ванятку с собой возьмите — город не даст ему пропасть».
— Суровые времена были!
— Да… Поселили нас в бараке: мы с Фёдором в мужской половине, Анна — в женской. Фёдор учеником электрика работал, Анна на кирпичном заводе, а меня в школу собирали. Но тут беда приключилась: Фёдора током сильно ударило, в больницу он попал, а я к Анне перешёл. Но в женском бараке мне жить не разрешили, комендант сказал: «Убирайся!» Схватил за шиворот и вытолкал на улицу.
Так я стал беспризорником, поселившись с дружной ватагой других бездомных ребят в глиняной пещере с видом на Волгу. В компании из 15-ти ребят я был самым младшим. Вместо избы было у нас небо звёздное над головой, простор от горизонта до горизонта и воля! Нет тебе ни работы, ни школы, никаких других забот. Одно только неудобство: есть нечего. Воду пригоршней из Волги черпали, а вот с едой не заладилось… Четыре года я без еды прожил, и — ничего. Что-то и ел, конечно: Бог без попечения никого не оставляет; когда случай какой подвернётся, а когда удача — выжил. И теперь всему миру свидетельствовать могу: человек не только без крыши, но и без одежды, и даже подолгу без еды жить может. Есть у меня роман автобиографический «Ледяная купель». Там я о жизни своей в тот период очень подробно рассказываю.
Мои университеты
— Да, в нём много интереснейших эпизодов о жизни мальчишек того времени рассказано. Но как же всё-таки вы грамоту освоили настолько, что писателем известным стали?— В той науке жизни я получил знаний куда больше, чем мои благополучные сверстники в школе. Ведь для писателя главное — это сюжеты. А освоить русский язык и литературу мне помог случай. Случилось так, что однажды «на васаре», то есть на часах во время ограбления взрослыми «уркачами» квартиры, я увидел, как из окна вылетели два мешка с книгами. Уркачи потом убежали, и книги им не потребовались. Мы затащили мешки в лодку и поплыли вниз по Волге к своей пещере. Ребята книги тоже брать не захотели, и я за ночь перетаскал их к себе в уголок, сделал из них постель и затем вытаскивал по одной и читал. Хорошо, что моя сестра Нюра научила меня читать, и теперь я хоть и медленно, по складам, но читал. Иные книги читал по два, а то и по три раза. Сначала я разглядывал картинки, потом прочёл страницу-другую, и затянули меня фантазии великих мечтателей, бурный водоворот страстей человеческих.
— Знаю, это помогло вам поступить в одно из учебных заведений.
— В 12 лет я всё же устроился работать на тракторный завод, набавив себе два года. Потом увидел приглашение в Грозненскую авиашколу и поехал туда поступать. Сочинение написал на четвёрку — помогла зрительная память и начитанность, а вот математика… И тут в образе армянина Будагова ко мне «подошла судьба»: «Напиши за меня сочинение, а я сдам за тебя математику». Так мы оба и поступили в училище. Вернись я тогда в Сталинград — через два года непременно попал бы в ополчение, а оттуда живым никто не вернулся… Я же окончил авиашколу, попал на войну уже в самом конце. В битве за Будапешт побывал, правда, в самом пекле и закончил войну в звании старшего сержанта и в должности командира фронтовой зенитной батареи.
Потом была дивизионная газета, потом Военно-политическая академия, а уж за ней московская центральная газета «Сталинский сокол». Демобилизовался я из армии в звании капитана и сразу поступил в Литературный институт имени Горького. Затем была газета «Известия», издательство «Современник», а уж потом и всё остальное.
Издавал книги на деньги читателей
— В вашей книге «Разведённые мосты» описано, как вы работали над своими романами без надежды на их публикацию. Почему ваши произведения так трудно находили дорогу к читателям?
— Случилось так, что задолго до выхода на пенсию я потерял работу, был обруган и освистан нашей «самой демократической в мире» прессой, переставшей меня печатать. В итоге в пятидесятилетнем возрасте я вернулся к образу жизни своих предков — очутился на даче и вынужден был взращивать сад и огород, разводить пчёл и вести натуральное хозяйство. Вот тогда-то я и писал свои книги, а уже на даче академика Углова в Комарово, куда приехал после смерти первой жены по приглашению Фёдора Григорьевича, отделывал их без всякой надежды на то, что они когда-нибудь дойдут до читателей.
— Кстати, ведь это руководимое вами издательство «Современник» выпустило его известную книгу «Сердце хирурга»…
— Да. В своё время в издательстве «Современник» печаталась его воспоминательная книга «Сердце хирурга», и я требовал от редакторов, чтобы они меньше поправляли, вычёркивали, спорил с цензорами, понуждал их к смелости. И книга вышла правдивой, интересной. Она, как белая чайка, разлетелась по многим странам мира, издавалась и переиздавалась во всех республиках Советского Союза, во всех странах народной демократии. Я уже немало знал о его жизни, о его конфликтах с начальством обкомовским и с министром, он, в свою очередь, немало знал и обо мне; знал и о баталиях, которые я выдерживал в борьбе за его книгу. От тех времён и пошла наша дружба.
Помню, однажды, уже в первом часу ночи, ко мне зашёл Фёдор Григорьевич. Глядя на лежащую на столе рукопись, Углов сказал: «Вы, наверное, не верите, что скоро ваши рукописи будут напечатаны?» — «Признаться, да, не верю». — «Но тогда зачем же вы их написали? Ведь, наверное, не один год на них потратили?» — «Да, не один год. Лет восемь на них ушло». — «Вот он, наш русский характер», — тихо проговорил Фёдор Григорьевич и добавил: «Я бывал во многих странах, немножко знаю людей других национальностей. Никто не стал бы затрачивать столько усилий без надежды получить за свой труд деньги. Таких людей в природе нет!»
— Он был популяризатором вашего творчества!
— Да. Кстати, по поводу моего романа «Баронесса Настя» девяностолетний Фёдор Углов на собрании ленинградских писателей сказал позже: «Этот роман я прочитал за два дня и тут же начал читать во второй раз. Это была первая книга, которую я прочёл дважды». Лучшей аттестации моей книге нельзя было и придумать.
— А читатели вас ободряют?
— Конечно! Их отзывы важны для меня. Мне пишут письма и присылают деньги на издание моих книг из разных мест России. Вот, например, Николай Фёдорович Серовой из Волгограда прислал тысячу рублей, Вера Ивановна Бушара из Москвы — сто долларов, всех не перечесть. Из разных мест России, и даже из Америки, Австралии деньги поступают. Книг не просят, они у них есть, а деньги шлют.
— И сколько же книг за свою жизнь написали и выпустили, Иван Владимирович?
— Только за последний ленинградский период я написал за 20 лет 18 книг, которые все практически были изданы в серии «Русский роман». А всего мною написано 40 книг, включая детские, которые сейчас как раз переиздаются. Да ещё 10 толстых книг я написал за других — маршалов, чиновников, учёных, которые не могли сами писать, а издаваться хотели. Ну, а я хотел кушать и семью кормить, поэтому и нанимался порой, как говорят сейчас, в литературные рабы. Последняя книга моя была написана и напечатана, когда мне перевалило за 90, и у неё самое длинное название — «Часы Бога идут для тех, кто живёт на своей земле».
По благословению архимандрита Адриана
— На внутренней обложке вашей книги «Филимон и Антихрист» вы пишете благодарность архимандриту Адриану и игумену Псково-Печерского монастыря Мефодию за помощь в издании этого романа. Как вы познакомились с монахами этой обители и получили их поддержку — не только молитвенную причём?
— В сентябре 2002 года в моей жизни произошло самое памятное и, может быть, самое важное событие: к нам явились супруги Люленовы и принесли дары Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря: золочёный храмовый крест с распятием Христа, красочную книгу о монастыре с автографом архимандрита Адриана: «На молитвенную память Иоанну и Лукии от отца Адриана» и икону из его личной коллекции, на которой во весь рост изображён Святитель Филипп, митрополит Московский. Вручая подарки, мне сказали: «Многие монахи этого монастыря имеют ваши книги — и вот они шлют вам эти дары и приглашают посетить их в удобное для вас время».
Я никогда не был в Псково-Печерском монастыре, но, разумеется, много слышал о нём и даже читал книгу. Монастырю свыше 500 лет, он пережил много нашествий врагов, но никогда не был разграблен, и в его библиотеке хранится богатейшее собрание книг, в том числе старинных, рукописных. Там есть книги, подаренные Петром Первым, Елизаветой Петровной, Екатериной Второй и другими русскими царями.
— Поехали?
— Я, конечно, не мог отказаться от столь лестного приглашения и в назначенный день отправился в монастырь. Городок Печоры расположен на границе Псковской области и Эстонии — чист, опрятен и весь пропитан духом монастыря, крупнейшего в России, известного во всём православном мире жившими там прежде и живущими теперь высокими подвижниками веры, мудрецами, стоявшими близко к Престолу Господнему.На городской площади перед главным входом в монастырь стояло много автобусов, толпились люди, приехавшие из разных городов России, прибалтийских стран и даже из Германии, Франции, Голландии. И все — к отцу Адриану. Чем ближе подходили мы к помещению, в котором жил отец Адриан, тем плотнее становились стайки людей и больше было монахов. Я любовался ими: статные, молодые, глаза сияют добротой и сердечностью. Монастырь мужской, монахи тут чёрные, как правило, имеют по два высших образования: светское и духовное.
И вот меня встречает отец Адриан. На нём одежды, шитые золотом, борода белая, широкая, густая. Глаза светятся молодо и так, будто он встретил давно знакомого, ожидаемого человека. Я подхожу к нему, называю себя: «Раб Божий Иван». И покорно склоняюсь. Он обнимает меня за плечи, целует в голову, говорит: «Хорошо, что вы приехали. Мы ждали вас. Многие наши братья — ваши читатели. Сейчас много печатается книг, но таких, в которых бы мы находили отзвуки своего сердца, таких книг ма¬ло». Я в свою очередь спешу признаться: «В Бога я верую и церковь посещаю, но каюсь: не все обряды исполняю». Это обстоятельство всегда меня тревожило, я чувствовал вину перед Церковью и Богом и спешу признаться в этом Владыке. И он в ответ произносит слова, которые ставят на место мою душу: «Вам и не надо исполнять все наши обряды, вы и так ближе всех нас к Богу. Он-то, наш Господь Превеликий, судит о нас не по словам, а по делам».
— Интересный диалог!
— Потом из внутренних покоев появляется прислужник и несёт расшитое бисером длинное полотно. Архимандрит накрывает им меня с головой, читает разрешительную молитву. Потом мне скажут: это была епитрахиль, оставленная ему по завещанию митрополитом Петербургским и Ладожским Иоанном. После того, как отец Адриан отпустил мне все мои прежние грехи, он благословил меня на благие деяния в будущем. Потом мы сели в кресла, стоявшие у небольшого столика, и началась беседа, которая во многих добрых делах меня укрепила и многие смущающие душу вопросы прояснила. Так архимандрит Адриан стал мне духовником, отцом, душу и сердце врачующим, при разных затруднениях и сомнениях наставляющим и в минуты слабости укрепляющим.
— Посещаете сейчас монастырь?
— Прежде посещал регулярно. Сейчас уже, правда, не езжу туда. Сам стар стал и болен, да и старец уже никого не принимает и из кельи своей почти не выходит — болеет. Но поклоны периодически передаёт. И хотя отец Адриан и сказал, что мне не обязательно соблюдать все обряды, но всё равно: я стал чаще посещать храмы, и хоть не часто, но причащаться.
О встречах с Владыкой Иоанном
— Вы же и с Владыкой Иоанном — митрополитом Ленинградским и Ладожским были неплохо знакомы, благодаря совместной деятельности в Славянской Академии?
— Да, так случилось, что судьба, любящая в иные времена выкинуть неожиданный фортель, забросила меня на мостик корабля, на котором я никогда не плавал.
По приглашению и рекомендациям известного в нашей стране профессора-социолога Б. И. Искакова, бывшего тогда Президентом Международной Славянской Академии (МСА), его заместителя В. А. Десятникова и академика Углова меня приняли 31 членом Северо-западного отделения МСА. Для меня уже это было сверхволнующим моментом и испытанием. Каково же мне было, когда на одном из собраний меня избрали полным академиком и президентом нашего отделения. Ведь, таким образом, мне предложили руководить учёными, в делах которых я ничего не смыслил, артистами, художниками, талантами которых я, конечно же, не обладал, и, наконец, педагогами, да еще такими, которые двигали вперед педагогическую науку. Я попал в положение известного писателя Марка Твена, который по иронии случая вынужден был редактировать сельскохозяйственную газету, хотя не мог отличить пшеницы от ячменя.
— А как часто происходили заседания Академии и кто на них присутствовал?
— Академики собирались раз в месяц, и это были для меня интересные, волнующие дни. Я знакомился с людьми, которых раньше знал плохо, в силу их высокого положения. Тут если учёный, то непременно крупный, известный: один возглавляет институт, другой лаборатории. Все имеют книги, свои школы, а то и направления в науке. Если это артисты, то непременно ведущие: тут был художественный руководитель театра Игорь Горбачёв, всемирно известный певец Борис Штоколов, народные артисты СССР.
Как и почти все академии мира, она была общественной, поэтому ееё членами могли быть видные деятели из любой сферы науки и искусства. Стал её почётным членом ещё до меня и Владыка Иоанн.
…Мы старались по возможности не беспокоить Владыку. У него болели ноги, и мы знали об этом. Как и про его занятость, в том числе, и написание статей, которые составили новую Библию для русского народа под названием «Симфония духа». Статьи Владыки Иоанна указали нам противника и с поражающей смелостью и глубиной раскрыли его суть. Знали мы и о том, как этот великий старец, называемый патриотами Отцом современной Руси, бьётся на поле брани за будущее наших детей и внуков.
Долго я всматривался в этого человека, внимал каждому его слову. По привычке литератора пытался уловить черты его образа, манеру говорить. Кстати, говорил он мало, всё больше молчал и слушал собеседника, но зато о многом говорили его глаза, его лицо и вся его фигура. Он был весь открыт и устремлён навстречу вам; он весь светился и радовался, и казалось, вот сейчас скажет вам нечто такое, что осчастливит вас на всю жизнь. Было что-то детское и восторженное в его взгляде и голосе. Он вам верил, и сам был готов растворить перед вами душу. Я такое вижу чаще на детских и даже младенческих лицах.
Как я познакомился с методом Шичко
— Будучи активисткой трезвеннического движения и пропагандисткой метода Шичко, не могу не спросить вас о книгах на трезвенническую тему: «Геннадий Шичко и его метод», «Унесённые водкой», «Последний Иван», «Судьба чемпиона», «Прости меня грешного», «Голгофа». Эти и другие ваши книги ярко раскрывают проблему пьянства в России, рассказывают о причинах возникновения этого порока и способах избавления от алкогольной зависимости. Как вы вышли на эту тему?
— Из одной столичной газеты я случайно узнал о чудо-лекаре, помогающем людям научным методом и совершенно бескорыстно спастись от пьянства. Приехал в Ленинград, познакомился с семьёй Шичко и с его замечательным методом. Написал сначала статью о нём, потом книгу. И чем больше я знакомился с этой темой, тем больше встречал вокруг себя людей, чью жизнь и творчество оборвало это проклятое зелье. Так появилась книга «Унесённые водкой» — о спившихся, погибших и потому несостоявшихся писателях. О спортсменах, которые не выдержали испытания славой и поддались коварству зелёного змия, что отразилось в повести «Судьба чемпиона».
— Интерес к этой теме повлиял в дальнейшем и на вашу личную жизнь?
— Да. Когда я после долгого счастливого брака стал вдруг вдовцом, это сильно меня подкосило. И жена Г. А. Шичко, овдовевшая за год до этого, здорово меня поддержала в тот период. Вскоре она стала моей второй женой и верной спутницей жизни. Благодаря ей я переехал из любимой Москвы в не менее любимый Санкт-Петербург. Благодаря Люции Павловне и началось издание моих книг, в которые она рискнула вложить все свои накопления. Ну а потом стали помогать уже и сами читатели. Обо всём этом я пишу в своём автобиографическом романе «Разведённые мосты».
Нет, к сожалению, в живых моего многолетнего друга и главного трезвенника страны Фёдора Углова, скончалась год назад и моя верная подруга Люция — Люша, как ласково называли её в семье. С тех пор я уже не пишу, а скорее жду встречи с дорогими моему сердцу людьми. Молюсь за упокой их душ.
— Как сейчас проходит ваша жизнь?— За компьютер сейчас сажусь крайне редко, телевизор почти не включаю, ибо с экрана идёт такая страшная, оглушаюшая и ослепляющая информация, что я просто затыкаю рот голубому разбойнику. Телевизионный стресс вышибает все мысли из головы, превращает её в пустой котелок. Как писатель я призываю людей: меньше смотрите телепрограммы, какими бы интересными они не были! Читайте книги, читайте хорошую прозу, поэзию и приучайте к этому своих детей. Пользы и здоровья обретёте много больше.
К сожалению, Иван Владимирович Дроздов ушёл из жизни 17.10.2019г. на 98-м году жизни. Похоронен на Введенском кладбище г. Москвы. Его бронзовый бюст установлен в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве. «Дети будут учиться жить на Ваших книгах»
Документальный фильм — «Участник войны-Иван Дроздов» (Иван Непоследний)
