Наиболее часто встречающаяся в России зарплата: 23 тысячи рублей, следует из сообщения Росстата, которое публикует «Интерфакс». На эти деньги, а вовсе не на 47,5 тысяч, как утверждалось ранее, живёт значительная часть наших сограждан. Даже прокремлёвские эксперты, опрошенные агентством, находят в этом повод для беспокойства – это дескать свидетельствует о значительном расслоении общества.
Но среднему россиянину не нужны официальные данные, чтобы заметить этот перекос: поголовная закредитованность окружающих – и роскошные «Мерседесы» чиновников. Текущие потолки в школах, закрывающиеся больницы – и огромные кортежи миллиардеров, их любовницы, наряженные в бриллианты и меха.
Однако главное при все этом, утверждает пропаганда – не допустить протестов и майданов, чтобы не было, как на Украине. А чиновники и олигархи – не такая уж беда. В конце концов вдруг когда-нибудь кого-нибудь из них замучает совесть и он кинет с барского стола кость народу – там построит хоспис, здесь – детскую площадку…
Однако опросы показывают рост протестных настроений: всё меньше наших граждан опасаются майдана, и всё больше готовых к любому повороту событий – лишь бы прекратить нынешний разгул несправедливости…
Нарастает политический кризис, в которой погрузилось наше общество после пенсионной реформы. По сей день власти не удаётся вернуть былую симпатию народа, раздражение Кремлём прогрессирует, и от пассивного недовольства люди всё чаще переходят к активному. Реальностью текущего политического сезона стал уличный протест.
Где же ошиблась власть – и может ли она вернуть былое доверие народа?
Политические мифы, обладающие консолидирующей функцией, делятся на две группы – мирные и агрессивные. Мирной была, к примеру, советская пропаганда, которая основывалась на базовых понятиях гуманизма, добра и справедливости. Достаточно вспомнить главные лозунги советского строя: «Человек человеку друг, товарищ и брат», «Мир, дружба, труд» и так далее.
Противоположный агрессивный миф, выбранный для России в начале девяностых, держится на принципах войны всех против всех. Тридцать лет нам рассказывают о врагах, угрожающих со всех сторон – тут не только аглосаксы, ротшильды и мировые таррористы, но постоянные угрозы внутри страны: друг с другом борются силовики, акулы бизнеса, кремлёвские башни. В основе этого мифа всегда – образ защитника, смягчающего противоречия и защищающего страдающий от разных бед народ.
Понятно, что связующий эффект агрессивной парадигмы куда сильнее, чем у мирной. В осаждённой крепости, наполненной к тому же предателями и шпионами, просто автоматически будет стремиться к безопасности, наплевав при этом на личные свободы и права.
До сих пор Путину удавалось выдерживать назначенную ему роль борца с богатеями и злокозненным Западом за народ. Политическое сознание общества чётко разделяло «их» и «нас». С одной стороны – ужасные олигархи, коварные чиновники, так и рвущиеся вырвать из народного бока очередной клок мяса, с другой – президент с немногочисленными преданными соратниками. Он был гарантом соблюдения социальных обязательств, того незыблемого статус-кво, что сохранялся с советских времён, по сей день символизирующих эталон государственности. Подстать защитнику были и символы – великая Победа, советский гимн, предусмотрительно возвращённый из небытия, красное знамя, вернувшееся на военные парады.
Пенсионная реформа изменила всё. Люди осознали, что президент никакой не защитник простого человека, а один из тех, которые куют свои доходы, обирая свой народ. Общественная матрица переформатировалась: теперь нет никакого сильного президента, сторожащего остатки социалистических льгот от жадных хищников. Теперь и сам он – один из «них». Именно это отсутствие опоры приводит сегодня к росту протестных настроений, в основе которых – объединяющий позыв. Если раньше запрос на общественную безопасность исчерпывался одним Путиным и выстроенной им системой, то сегодня люди вынуждены самостоятельно группироваться для защиты своих прав.
А вместе с тем в топку истории полетели и духовные скрепы. Раз Путин в глазах обывателя больше не защитник островка советской стабильности, то и Победа, и красное знамя, и гимн, и прочие признаки советской государственности больше не присущи ему. Апеллирование к ним теперь рассматривается как акт лицемерия, попытка играть на лучших чувствах народа.
Эра безусловной преданности власти окончилась, теперь общество будет пытаться договариваться с ней языком уличного протеста, уже не прося, а требуя соблюдения тех самых советских гарантий.
Тут присутствует интересный момент: власть в принципе рада бы избавиться от советского образа, который ей, глубоко буржуазной, чрезвычайно противен. Но все попытки объяснить обществу, что настали новые времена, что мы живём при капитализме, в котором человек человеку волк, наталкиваются на непонимание и возмущение. Вспомним хоть скандал с чиновницей Глацких, утверждавшей, что «власть нам ничего не должна» и то, с каким треском её лишили должности.
Сейчас власть оказалась в некой сумеречной зоне. С одной стороны, она сама разрушила патерналистскую советскую модель, в которой общество существовало последние двадцать лет. С другой – неспособна предложить ничего нового кроме дикого капитализма, яростно отторгаемого обществом. Самое же важное то, что запрос на патернализм сохраняется. Русскому народу, в отличие от французского или итальянского, претит постоянная борьба, мы не привыкли отстаивать свои права в режиме нон-стоп и выходить на улицы по каждому поводу. Но сами права ценим – и готовы однажды пойти за них в «последний смертный бой».
По сути власть сегодня лежит на земле, и только отсутствие сил, которые способны были бы оседлать патерналистскую повестку, тормозит её трансфер. Но они обязательно появятся – свято место пусто не бывает.
