Share Tweet Share Share Email CommentsДмитрий Славский
Неожиданно едва ли не главным вопросом на саммите G7 (во всяком случае, оказавшимся в центре внимания СМИ) стало возможное возвращение России в эту международную структуру, за что активно выступал Дональд Трамп. Мотивировал же он свою позицию тем, что без участия России сложно решить проблемы, связанные с Сирией, Ираном и Северной Кореей.
Участники саммита даже посвятили его обсуждению рабочий обед, договорившись не предавать огласке ход беседы, однако не стало тайной, что американского лидера поддержал премьер Италии Джузеппе Конте, японский премьер занял нейтральную позицию, остальные же выступили против, причем к ним присоединился и Эмманюэль Макрон, якобы «с легкой руки» которого тема и была запущена.
Однако нужно отметить, что изначально заявления французского президента были не совсем правильно интерпретированы большинством СМИ. На самом деле тема возвращения России в «большую восьмерку» изначально была поднята одним из журналистов, задавшим этот вопрос обоим президентам, и после развёрнутого ответа Владимира Путина на этот вопрос Эмманюэль Макрон добавил, что «то есть разрешение данного конфликта (на Украине) также является той самой магической палочкой, которая откроет дверь России для возвращения в клуб “большой семёрки”, которая может стать “восьмёркой”».
Чуть позднее CNN со ссылкой на высокопоставленного представителя администрации США сообщило, что Трамп и Макрон договорились в телефонном разговоре, что они хотят пригласить Россию на саммит G7 в следующем году. По словам источника, именно Макрон предложил пригласить Россию на встречу в следующем году, и Трамп согласился. США будут принимать саммит G7 в 2020 году. Согласно источнику, некоторые представители Белого дома считают, что это хитрость Макрона, чтобы именно Трамп публично заявил о своей позиции и дал толчок возвращению России. По словам источника, Франция хочет нормализовать отношения с Россией.
Тем не менее, если отбросить дипломатические маневры, изворотливость Макрона, который хочет и «невинность соблюсти (дескать, «украинский вопрос» остается для него принципиальным), и капитал приобрести», и привычную прямолинейность, если не «беспардонность», Трампа, очевидно, что оба этих деятеля действительно хотели бы возвращения России в «большую восьмерку» и даже координируют свои усилия в этом направлении, несмотря на известные противоречия между ними.
Напомним, что «Большая семерка» (изначально в ней было шесть государств, Канада присоединилась несколько позднее) была создана в середине семидесятых как «клуб» руководителей наиболее промышленно развитых стран мира и возникла в связи с экономическим кризисом и обострением отношений между США, Западной Европой и Японией по экономическим и финансовым вопросам. Естественным образом тематика обсуждаемых вопросов расширилась до проблем международной безопасности, но ключевым следует считать то, что G7 являлась неформальным, но наиболее авторитетным форумом именно ведущих стран Запада, «золотого миллиарда».
Приглашение Михаила Горбачева на саммит G7 в 1991 году в качестве гостя было очевидным авансом СССР за отказ от конфронтации, коммунистической идеологии и обращение к «общечеловеческим ценностям». Впоследствии уже президент России Борис Ельцин участвовал в саммитах G7, правда, только в тех заседаниях, которые были посвящены вопросам международной безопасности, к обсуждению экономических вопросов его не допускали (формат «7+1»). И нужно отметить, что, несмотря на возрождение экономической мощи России, её интеграцию в мировую экономику, заседания министров финансов проходили без её участия вплоть до 2014 года
Преобразование «семерки» в полноценную «восьмерку» произошло уже после 1997 года. В условиях тогдашней экономической слабости её место обусловливалось, прежде всего, наличием одного из двух крупнейших ракетно-ядерных арсеналов, а сам формат в реалиях того времени начал восприниматься как прототип «мирового правительства» или по крайней мере координирующего органа ведущих мировых держав.
При этом его дальнейшего расширения не происходило, на постоянной основе в саммитах G8 участвуют лишь председатель Европейской комиссии и руководитель страны, председательствующей в данный момент в ЕС (при этом наименование формата не менялось), периодически приглашались другие лидеры, но и как Горбачев с Ельциным в свое время, во всех мероприятиях саммитов они не участвовали.
Между тем весьма ощутимо «нарастили мускулы» Китай, Индия, Бразилия, другие страны, и без них претензии G8 на роль «координатора человечества» выглядели все менее обоснованными. Естественным решением этой проблемы стало создание «Большой двадцатки» — клуба правительств и глав центральных банков 20 государств с наиболее развитой и развивающейся экономикой, на сей раз без идеологической «дискриминации».
Характерно, что на регулярной основе G20 стала собираться с 2008 года, после мирового финансового кризиса, так же как «семерка» возникла после жесточайшего кризиса 70-х. Еще более показательно, что работа над созданием G20 еще в 1999 году началась именно по инициативе стран «Большой семерки», т. е. они изначально пошли по пути создания нового формата, а не постепенного расширения G8 при сохранении и последнего.
В такой схеме просматриваются некоторые аналогии (неформальные, конечно) со, скажем, системой управления КПСС, где был Центральный комитет (G20) и Политбюро Центрального комитета (G8). Естественно, такой «расклад» не мог всех устроить, и одним из ответов стало формирование БРИКС – группы крупнейших «стран, которые быстро развиваются».
Таким образом, внутри двадцатки крупнейших экономик образовались две группы, между которыми существует очевидный конфликт интересов. Ведущие страны западного мира («золотого миллиарда») заинтересованы в сохранении своих лидерских позиций в экономике, политике, а также идеологии. При этом они хотят оставить за собой и «прилагающиеся» к этому экономические преференции. А «быстроразвивающиеся» страны обоснованно считают доминирование Запада несправедливым и стремятся к реформированию сложившейся мировой и политической системы в своих интересах.
Достаточно близки к БРИКС цели и задачи еще одного формата – Шанхайской организации сотрудничества, которая изначально создавалась как организация регионального сотрудничества в Центральной и Средней Азии. Но постепенно она расширила свою «компетенцию», а с официальным присоединением к ней Индии и Пакистана (еще четыре страны имеют статус наблюдателей, а восемь подали заявку на его получение) стала мощнейшим региональным альянсом, объединяющим почти половину человечества и три из шести крупнейших экономик мира.
Показательно, что в 2018 году саммиты G7 и ШОС проходили практически синхронно (ведь обычно наоборот: организаторы стремятся развести резонансные события, дабы они не затмевали друг друга). Организаторы последнего, «китайские товарищи», очевидным образом вложили в такое «совпадение» понятный символизм – показать, что G7 давно уже не «мировое правительство», есть и другой центр силы, причем наращивающий мускулы, в отличие от дряхлеющего Запада. До 2014 года Россия была единственной страной входивших в эти три, по сути антагонистических, объединения (БРИКС и ШОС против G7), и, наверно, бесконечно так продолжаться не могло (а какое из них для России более естественно – достаточно очевидно).
Ведь «гибридная» агрессия против России, инициированная США, началась задолго до украинских событий (да и они были лишь частью этой кампании): «список Магницкого», вселенская «трагедия» Pussy Riot и т. д. «Аннексия Крыма» была достаточно веским, но все-таки лишь поводом, а не причиной исключения России из G8. Нужно отметить и то, что после ухода России G7 можно смело называть «США и вассалы», несмотря на усиливающиеся разногласия: все участники формата состоят в военно-политических союзах с США и их разрыв в обозримой перспективе можно смело отнести к разряду политической фантастики.
Рискну высказать мнение, что сложившаяся структура крупнейших международных объединений выглядит наиболее логичной в нынешней ситуации. Есть G20 (двадцать крупнейших, если не брать в расчет волатильность мест во второй и третьей десятках, экономик мира, независимо от структуры, особенностей этих экономик и политического устройства) и два более узких «клуба», G7 и БРИКС, между которыми существует очевидный конфликт интересов.
Таким образом, сегодня Россию зовут вернуться в клуб ведущих именно западных держав (ведь, скажем, идею расширить нынешнюю «семерку» за счет крупнейшей экономики мира, Китая, не выдвигает никто), и в этом контексте стоит обратить внимание на риторику Эмманюэля Макрона последних дней.
Показательно, как он пространно, извините, распинался на совместной пресс-конференции с Владимиром Путиным, говоря о «европейскости» России, о её вековом стремлении к европейской цивилизации, о желании видеть «Европу от Лиссабона до Владивостока», цитировал Достоевского: «У русских есть такая особенность по отношению к другим европейским нациям. Русский становится наиболее русским, когда он был наиболее европеец».
То есть необходимо, чтобы российские граждане слились с европейским миром» и даже: «…у России есть политический либерализм, экономический либерализм. Вы знаете, каждое общество постоянно меняется, развивается, и в каждом обществе есть разные уровни консерватизма. Поэтому эти понятия необходимо обсуждать и разъяснять».
И наконец, «у России особые отношения с западным миром. Это является частью русской души. Но Европа не является, наверное, так сказать, западным миром в чистом преломлении. Мы являемся его частью. Европа должна просто пересмотреть концепцию своей суверенности. У неё есть свои союзники, и в мире, где западная гегемония постоянно ставится под вопрос, Европе нужно сыграть свою роль. И поэтому диалог между Евросоюзом и Россией совершенно необходим для того, чтобы ЕС, Евросоюз мог как раз таки вновь обрести свой вес, свою роль».
Признание Макрона в угрозах западной гегемонии очевидным образом перекликается с другим его громким заявлением, сделанным в те же дни, что «демократия вышла из моды, а капитализм вышел из-под контроля и сошел с ума», который он предлагает заменить более совершенной системой.
В общем, основная идея Макрона понятна: Россия нужна как союзник западного мира в ситуации, когда его гегемония, не только экономическая, но и идеологическая, неумолимо клонится к закату, чтобы этот закат предотвратить или хотя бы значительно затормозить. Иными словами, усилить Запад за счет России, которую наконец-то Запад готов принять на равных. Отсюда и сентенции относительно принадлежности России к западной цивилизации.
Аналогичные мотивы движут и Трампом, хотя между ним и Макроном есть существенные расхождения. Они оба весьма амбициозны, рассчитывают на «место в истории», оба видят кризис современной модели мира и ищут пути «реформ», естественно, в интересах своих стран и западного мира в целом. Только Трамп выступает с консервативных позиций, ему нужны «старые добрые порядки», когда в мире гегемония Запада, а в западном мире – гегемония США. Макрону же интересна «новая модель», причем даже на основе «конвергенции», т. е. соединения лучших достоинств капитализма и социализма.
Акцент, который же он делал именно на «возвращении» России и Европу, являющуюся, в свою очередь, частью западного мира, показывает, что он видит в ней союзника и в борьбе с гегемонистскими устремлениями США за Европу как равнозначного и равноправного относительно США субъекта мировой политики. Иначе говоря, во «внутризападном» соперничестве интегрирования в Запад Россия должна значительно усилить Европу.
Но эти внутренние разборки не отменяют общего интереса – сохранение на максимально длительный срок гегемонии Запада, препятствование усилению политического и экономического влияния быстрорастущих «драконов», «тигров» и др. (Китай, Индия и т. д.). Отдаление России от этого формирующегося блока «быстрорастущих экономик», безусловно, ослабит эти амбиции.
Только вот какой смысл присоединяться к тем, кто в исторической перспективе определенно проигрывает? Тем более что имеется «опыт, сын ошибок трудных», того, к чему привел Россию «поворот на Запад». Хотя, как отметил российский президент: «Что касается возможного формата в рамках восьми государств, мы никогда ни от чего не отказываемся». Но в любом случае речь идет лишь об использовании G8 или «G7+12 в качестве переговорной площадки, но не о смене геополитических приоритетов. А вот использовать ситуацию, когда Россия нужна всем, когда благодаря этому она становится на международной арене игроком с уникальными возможностями, это напрашивается само по себе.
В заключение же отмечу метаморфозу, произошедшую за последние лет десять: от стремления ослабить Россию, сделать её изгоем для западного мира, во всяком случае, до поиска союза с ней. И хотя такую позицию разделяют пока не все западные лидеры, тенденция очевидна.
