Первоначально термин «кулак» имел исключительно негативную окраску, представляя собой оценку человека нечестного, что отразилось затем и на элементах советской агитации. Слово «кулак» появилось еще в дореформенной российской деревне. «Кулаком» в деревне называли крестьянина, нажившего богатство на закабалении односельчан и державшего весь «мир» (общину) в зависимости («в кулаке»).Презренную кличку «кулак» получали в деревне крестьяне, имевшие, по мнению односельчан, нечестный, нетрудовой доход — ростовщики, скупщики и торговцы. Происхождение и рост их богатства связывали с неправедными делами. В слово «кулак» крестьяне вкладывали, прежде всего, моральное содержание и применялось оно как бранное, соответствующее «плуту», «негодяю», «мерзавцу». Крестьяне, которых клеймили в деревне словом «кулак», были объектом всеобщего презрения и морального осуждения.Определение слова «кулак», распространенного в крестьянской среде, приводится в «Толковом словаре живого русского языка» В. Даля: Скупец, скряга, жидомор, перекупщик, переторговщик, маклак, прасол, сводчик, живёт обманом, обчётом, обмером; тархан тамб. варяг моск. торгаш с малыми деньжонками, ездит по деревням, скупая холст, пряжу, лён, пеньку, мерлушку, щетину, масло и пр. прасол, прах, денежный барышник, гуртовщик, скупщик и отгонщик скота.Осуждение торговцев и ростовщиков не было особенностью мировоззрения исключительно русского крестьянства. На протяжении всей истории человечества «торговцы были объектом всеобщего презрения и морального осуждения.., человек, покупавший задешево и продававший втридорога, был заведомо бесчестен». Слово «кулак», применяемое крестьянами для негативной оценочной характеристики морали односельчан, не являлось понятием, используемым ими в отношении какой-либо экономической (социальной) группы сельского населения.Впрочем, есть и прямой запрет в Библии. К примеру: «Если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не притесняй его и не налагай на него роста» (Исх. 22:25). «Если брат твой обеднеет и придет в упадок у тебя, то поддержи его, пришелец ли он, или поселенец, чтоб он жил с тобою. Не бери от него роста и прибыли и бойся Бога твоего; чтоб жил брат твой с тобою. Серебра твоего не отдавай ему в рост и хлеба твоего не отдавай ему для получения прибыли» (Лев. 25:35-37).В художественно-публицистической и аграрной литературе второй половины XIX в., главной образом народнической, противопоставлялись кулаки (ростовщики и торговцы) и зажиточные земельные мужики (крестьяне-земледельцы), кулаческие и производственные методы хозяйствования. Кулаком считали зажиточного крестьянина, в хозяйстве которого доминировали торговая и ростовщическая формы капитала.Г.П. Сазонов, автор одного из первых монографических исследований, посвященных «кулачеству-ростовщичеству», называет кулаком сельского посредника, ростовщика, «который не интересуется никаким производством», «ничего не производит». Кулаки «прибегают к беззаконным средствам наживы, даже мошенничеству», «быстро и легко обогащаются путем обирания ближнего, наживаются на обеднении народа».Русская пореформенная деревня глазами агрохимика А. Н. ЭнгельгардтаА. Н. Энгельгардт — русский публицист-народник и агрохимик в 1870-х давал такую оценку крестьянам:« настоящий кулак ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги… Всё у кулака держится не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздаёт в долг под проценты. Его кумир деньги, о приумножении которых он только и думает. Капитал ему достался по наследству, добыт неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами »Энгельгардт А.Н. Из деревни: 12 писем, 1872-1887. М., 1987. С. 355-356.Далее ссылки на это издание с указанием в тексте номера страницы.Читать — https://www.hist.msu.ru/ER/Etext/ENGLGRDT/Я говорю только о том, что доподлинно знаю, а в настоящем письме говорю о положении крестьян в «Счастливом уголке»; в каких-нибудь восьми, десяти деревнях. Эти деревни я знаю хорошо, лично знаю в них всех крестьян, их семейное и хозяйственное положение. Но к чему говорить о каких-нибудь восьми, десяти деревнях, которые составляют каплю в море бедствующего крестьянства? Какой интерес может представить то обстоятельство, что в каких-нибудь восьми, десяти деревнях какого-то «Счастливого уголка» положение крестьян за последние десять лет улучшилось?… В наших местах крестьянин считается богатым, когда у него хватает своего хлеба до «нови». Такой крестьянин уже не нуждается в продаже своего летнего труда помещику, может все лето работать на себя, а следовательно, будет богатеть, и скоро у него станет хватать хлеба не только до «нови», но и за «новь». И тогда он не только не будет запродавать свою летнюю работу, но еще будет покупать работу мужика бедного, каких не в дальнем расстоянии от «Счастливого уголка» множество. Если у крестьянина хватает своего хлеба до «нови» и ему не нужно прикупать, то он обеспечен, потому что подати выплатит продажею пеньки, льна, льняного и конопляного семени, лишней скотины и зимним заработком; если же к тому есть еще возможность заарендовать земли у помещика для посева льна или хлеба, то крестьянин богатеет быстро.Затем степень зажиточности уже определяется тем временем, когда крестьянин начинает покупать хлеб: «до рождества, до масленой, после святой, только перед «новью». Чем позднее он начинает покупать хлеб, тем зажиточность его выше, тем скорее он может обойтись теми деньгами, которые заработает на стороне зимою, осенью, весною, тем менее он обязывается летними работами у помещика. Чем ранее мужик приест свой хлеб, чем ранее он вычхается, по выражению старост и приказчиков, тем легче его закабалить на летнюю страдную работу, тем легче надеть ему на шею хомут, ввести его в оглобли.В течение десяти лет, что я занимаюсь хозяйством, я только один раз продал свою рожь гуртом на винокуренный завод, обыкновенно же всю рожь я запродаю на месте окрестным крестьянам. Так как рожь моя отличного качества, хорошо отделана, чиста и тяжеловесна, то крестьяне прежде всего берут рожь у меня и тогда только едут покупать рожь в город, когда у меня все распродано. Продавая рожь по мелочам крестьянам в течение десяти лет, я аккуратно записывал, почем продавал рожь, кому и когда, так что по этим десятилетним записям я могу судить, когда кто из окрестных крестьян начинал покупать хлеб, сколько покупал, по какой цене, покупал ли на деньги или брал под работу и под какую именно: зимнюю или летнюю.Так как ближайшим соседним крестьянам нет никакого расчета брать хлеб где-либо помимо меня, то мои записи представляют расходные книги соседних крестьян и дают прекрасный материал для суждения о положении этих крестьян за последние десять лет, восполняемый близким, личным знакомством с этими покупателями моего хлеба и вместе с тем производителями его, так как работы в имении производятся тоже большею частью соседними крестьянами.Десять лет тому назад в деревнях описываемого «Счастливого уголка» было очень мало «богачей», то есть таких крестьян, у которых своего хлеба хватало до «нови», не более как по одному «богачу» на деревню, да и то даже у богачей хватало своего хлеба только в урожайные годы, при неурожае же и богачи прикупали. Нужно еще заметить к тому, что тогдашние богачи все были кулаки, имевшие деньги или исстари, или добытые каким-нибудь нечистым способом. За исключением этих богачей-кулаков все остальные крестьяне покупали хлеб, и притом лишь немногие начинали покупать хлеб только перед «новью», большинство покупало с великого поста, много таких, что покупали с рождества, наконец, много было таких, что всю зиму посылали детей в «кусочки». В моих первых письмах «Из деревни» об этой бесхлебице у местных крестьян и об «кусочках» рассказано довольно подробно.Читать — Письмо десятое — https://www.hist.msu.ru/ER/Etext/ENGLGRDT/10.htmВ своих «Письмах» Энгельгардт не раз указывал, «что у крестьян крайне развит индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации. Зависть, недоверие друг к другу, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного, поклонение богатству — все это сильно развито в крестьянской среде. Кулаческие идеалы царят в ней, каждый гордится быть щукой и стремится пожрать карася Каждый мужик при случае кулак, эксплуататор, но, пока он земельный мужик, пока он трудится, работает, занимается сам землей, — это еще не настоящий кулак, он не думает все захватить себе, не думает о том, как бы хорошо было, чтобы все были бедны, нуждались, не действует в этом направлении. Конечно, он воспользуется нуждой другого, заставит его поработать на себя, но не зиждет свое благосостояние на нужде других, а зиждет его на своем труде» (с. 389).В соседней деревне Энгельгардт увидел только одного настоящего кулака. «Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги Его кумир — деньги, о приумножении которых он только и думает. Он пускает свой капитал в рост, и это называется «ворочать мозгами» (с. 521-522). Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами. Ему выгодно, чтобы крестьяне не занимались землей, «чтобы он пановал со своими деньгами». Этому кулаку очень не на руку, что быт крестьян улучшился, потому что тогда ему взять будет нечего и придется перенести свою деятельность в дальние деревни.Такой кулак будет поддерживать стремление молодых ребят «уехать на заработки в Москву», чтоб привыкали там к кумачным рубахам, гармоникам и чаям», «отвыкали бы от тяжелого земледельческого труда, от земли, от хозяйства». Старики и бабы, оставаясь в деревне, занимались бы хозяйством кое-как, рассчитывая на присылаемые молодежью деньги. Зависимость от такого кулака и порождала многие мечты, иллюзии относительно земли, от которой неплохо бы и освободиться. Жизнь подтвердила правоту многих и многих суждений Энгельгардта.
Слова И. В. Сталина о «кулаках»: « Многие еще до сих пор не могут объяснить того факта, что кулак давал хлеб в порядке самотека до 1927 года, а после 1927 года он перестал давать хлеб в порядке самотека. Но в этом обстоятельстве нет ничего удивительного. Если раньше кулак был еще сравнительно слаб, не имел возможности серьезно устроить свое хозяйство, не имел достаточных капиталов для укрепления своего хозяйства, ввиду чего он был вынужден вывозить все или почти все излишки своего хлебного производства на рынок, то теперь, после ряда урожайных годов, когда он успел обстроиться хозяйственно, когда ему удалось накопить необходимые капиталы,- он получил возможность маневрировать на рынке, он получил возможность отложить хлеб, эту валюту валют, в резерв для себя, предпочитая вывозить на рынок мясо, овес, ячмень и прочие второстепенные культуры. Смешно было бы теперь надеяться, что можно взять хлеб у кулака добровольно. Вот где корень того сопротивления, которое оказывает теперь кулак политике Советской власти. («О правом уклоне в ВКП(б)» Т. 12. С. 15.)»В 1904 году Пётр Столыпин пишет: «В настоящее время более сильный крестьянин превращается обыкновенно в кулака, эксплуататора своих однообщиников, по образному выражению — мироеда[4]». Таким образом, как правило, основным характером негативной оценки становится неприятие более выгодного положения обеспеченной части крестьянского населения и существующего материального неравенства.Иначе говоря, это слово обозначало не экономический статус, а черты характера человека или профессию.Энгельгардт писал: «Говорят, что человек гораздо лучше работает, когда хозяйство составляет его собственность и переходит к его детям. Я думаю, что это не совсем верно. Человеку желательно, чтобы его дело — ну, хоть вывод скота — не пропало и продолжалось. Где же прочнее, как не в общине? В общине выведенный скот останется и найдется продолжатель. А из детей, может, и ни одного скотовода не выйдет» (с. 414). «Посмотрите, — вопрошал Энгельгардт, — где у нас сохраняется хороший скот — в монастырях, только в монастырях, где ведется общинное хозяйство» Не бойтесь! Крестьянские общины, артельно обрабатывающие земли, введут, если это будет выгодно, и травосеяние, и косилки, и жатвенные машины, и симментальский скот. И то, что они введут, будет прочно. Посмотрите на скотоводство монастырей… » (с. 415).Едва ли можно усмотреть какой-либо идеализм в этих размышлениях Энгельгардта о сельском артельном труде на себя.Долгое время принято было считать, что в противоположность ходячим фразам об общинности нашего крестьянина Энгельгардт вскрыл поразительный индивидуализм мелкого земледельца с полной беспощадностью. Ярким примером индивидуализма считался трагикомический рассказ, как «живущие в одном доме и связанные общим хозяйством и родством бабы моют каждая отдельно свою дольку стола, за которым обедают, или поочередно доят коров, собирая молоко, для своего ребенка (опасаются утайки молока) и приготовляя отдельно каждая для своего ребенка кашу».Действительно, Энгельгардт, считавший, что «крестьяне в вопросах о собственности самые крайние собственники», немало страниц посвятил размышлениям об эгоизме сельского труженика, который терпеть не может «огульной работы», когда каждый «боится переработать». Однако, по убеждению Энгельгардта, человек, работающий на себя, не может не быть собственником! «Представьте себе, — писал ученый, — что вы задумали что-нибудь новое, ну хоть, например, удобрили лужок костями, хлопотали, заботились, и вдруг, в одно прекрасное утро, ваш лужок вытравлен». Занимаясь хозяйством как делом, в которое вкладывается душа, человек не может легко относиться к таким потравам, — считал Энгельгардт и продолжал: «Конечно, крестьянин не питает безусловного, во имя принципа, уважения к чужой собственности, и если можно, то пустит лошадь на чужой луг или поле, точно так же, как вырубит чужой лес, если можно, увезет чужое сено, точно так же, как на чужой работе, если можно, не будет ничего делать, будет стараться свалить всю работу на товарища: поэтому крестьяне избегают, по возможности, общих огульных работ…» (с. 103).* * *Согласно теории и практике российских марксистов, крестьянское население страны разделялось на три основные категории:кулаки — зажиточные крестьяне, использующие наёмный труд, сельская буржуазия, спекулянты. Советские исследователи относят к признакам кулачества «эксплуатацию наёмного труда, содержание торгово-промышленных заведений, ростовщичество».деревенская беднота, в первую очередь наёмные работники (батраки);середняки — крестьяне, занимавшие среднее экономическое положение между бедняками и кулачеством.Владимир Ильич указывает на определённый признак кулачества — эксплуатацию труда, разграничивая его с середняком: «Середняк — это такой крестьянин, который не эксплуатирует чужого труда, не живёт чужим трудом, не пользуется ни в какой мере никоим образом плодами чужого труда, а работает сам, живёт собственным трудом…»
Дом с резными наличниками. Русские. Новгородская обл., Шимский р-он, Бор д. (Новгородская губ.). 1913
Русские. Новгородская обл., Шимский р-он, Бор д. (Новгородская губ.). 1913
Крестьянская семья за чаепитием. Русские. Кировская обл., Богородский р-он, Сытени д. (Вятская губ., Глазовский уезд). 1913
Дом с резным балконом. Русские. Новгородская обл., Шимский р-он, Бор д. (Новгородская губ.). 1913
Семья крестьянина. Русские. Удмуртия, Глазовский р-он (Вятская губ., Глазовский уезд). 1909
Групповой портрет женщин. Русские. Новгородская обл., Шимский р-он, Бор д. (Новгородская губ.). 1913
Семья торговца. Русские. Удмуртия, Глазовский р-он (Вятская губ., Глазовский уезд). 1909
Вид деревни Княжий Двор. Русские. Новгородская обл., Шимский р-он, Княжий двор д. (Новгородская губ., Старорусский уезд). 1913
