За четыре года до Первой мировой войны в селе Алтайском Бийского уезда появился первый в России сиротский дом. Устроитель его, крестьянский сын Василий Ершов, дал ему имя «Муравейник». Двадцать семь лет детская коммуна жила как одна семья, содержалась на средства, которые зарабатывал Ершов и его муравьята.
Василий Ершов со своими «муравьятами». Фото: Алтайский государственный краеведческий музей.Солдатик, вытолкнутый из родного дома нищетой, стал отцом сотням сирот.Много лет назад я узнала о «Муравейнике» в командировке и, конечно, поехала в Алтайское. Ершовский приют был уже казенным детским домом. И мне охотно отдали дневники Василия Степановича, частью напечатанные на машинке, частью в виде бумажных лохмотьев. Ершов писал карандашом, очень мелким почерком, многое можно было прочитать только с помощью лупы. Недавно наконец-то дошли руки до тщательной расшифровки.В этом году исполнится 150 лет со дня рождения Василия Степановича Ершова. Фрагменты его дневника, ранее не публиковавшиеся, хочу предложить читателям «Родины».
Солдат Василий Ершов ещё не знает, чему посвятит жизнь и свой дневник. 1904-1905 годы. Фото: из личного архива
О себе
Я чувствую моральное тяготение, чтобы отдать отчет будущему поколению. И здоровье позволяет сделать эту работу. Мне семьдесят лет. Когда кто-нибудь осведомляется о моем состоянии здоровья, уверенно отвечаю: пока не требуется ни капитального, ни текущего ремонта.Но, к сожалению, мой недостаток тот, что я малограмотный, и поэтому буду вас затруднять пониманием того, что пишу. Хотя мог я эти ошибки, выражения исправить с помощью образованного человека. Но я не хочу бросать пыль читателю в глаза и заводить его в заблуждение. Уверен, вы предпочтете написанную не так красивыми словами чистую правду, чем выраженную красивыми словами ложь.
Солдат Василий Ершов ещё не знает, чему посвятит жизнь и свой дневник. 1904-1905 годы. Фото: из личного архиваВ двух километрах от знаменитой Кунгурской ледяной пещеры Пермского края стоит деревушка Полетаево, там я родился в 1870 году 11 августа. Отец, Ершов Степан, был ямщик, но на добрую лошадь заработать так и не смог. У моих родителей было 12 человек детей. Дети шли один за другим. Отец ворчал на мать: «Сократилась бы ты, Федосья, я что, святым духом буду их кормить?» Из братьев я был старший. В деревне звали меня косой заяц, потому что мать родила меня в поле, когда литовкой махала. В поле — значит, заяц, а он завсегда косой.Деревня наша была нищая, бедность и некультурность, как вековая плесень, царила среди её жителей. Все образование мое — один класс сельской школы, остальные уроки были от жизни. Как солдат я участвовал в подавлении Боксерского восстания в Китае, домой возвращался кругосветным путем — через Японию, Цейлон, Суэцкий канал. Вернувшись домой, сразу сказал отцу и матери: «При такой бедноте дальше жить нельзя. Я пойду в Сибирь на золотые прииски». «Эх, сынок, — вздохнул отец,- не слыхал ты пословицы «Кто золото моет, тот в голос воет»?Я пришел за золотом к устью Амура, его не нашел, зато руки у меня золотые стали. Я освоил портняжное дело, фотографирование плюс хорошо изучил сельское хозяйство. Семьи у меня не будет, это мое решение. Я женился на девушке из мещанской семьи, она была довольно красивенькая и грамотная. Жили мы небедно, даже оставались средства, которые я тратил на беспризорников, за что получал упреки. Ей хотелось жить только для себя. А мне хотелось и для людей.Своих детей, после того, как одного ребенка мы потеряли, она уже не хотела иметь. И я решил со своей семейной жизнью покончить. В одном жена была права, в том, что разовая помощь сиротам мало им помогает.Значит, надо делать приют.
Дом-«муравейник». Фото: из личного архива
Дом
Приют я решил делать на Алтае, подальше от восточной границы, это на случай новой войны. А на Алтае больше всего понравилось мне село Алтайское, в 75 километрах от Бийска. Была осень 1909 года. Заняв хорошую квартиру, я начал портняжить. И вот в начале 1910 года мы с сестрой моей Таней взяли на воспитание двух круглых сирот, а через некоторое время ещё троих.Я прибил на дверь вывеску: «Детский приют Ершова В.С» Это как громом ударило не только по нашему селу, но и по окрестным. Новость так быстро разошлась, что скоро не стало возможности всех приносимых детей принять.Приют понемногу расширялся — даже при сопротивлении вредных элементов. У нас в селе образовалась сильная черносотенная организация, отделение российского Союза Михаила Архангела. Во главе её стоял жандарм Саблин, который старался меня с детьми затянуть под свое крыло. Саблин уговаривал: если я соглашусь на его предложение, то он напишет государыне Марии Федоровне, руководительнице Союза, и она пришлет столько денег, сколько я захочу, для постройки больших зданий детского приюта, и о нем будет знать не только Сибирь, но и вся Россия.«Верю вам, господин Саблин, — отговаривался я, — но я за большим не гонюсь. Может, такое обеспечение детского дома будет хуже для ребят, так как я приучаю их к труду. Чтобы вышли они от меня честными тружениками».Хозяин дома, где мы жили, был с кулацкими наклонностями и не давал земли под грядки, а о посадке садовых деревьев и мечтать было нечего. И стал я задумываться, как бы построить свой дом. Летами я возил детей в поля, там они собирали ягоды, рвали цветы, купались. Как-то подвел их к большой кочке и говорю: «Глядите, ребята, какая интересная муравьиная кочка». — «А что тут интересного? Муравьи и муравьи». — «Ребята, эта кочка у них — общежитие, они в ней живут зимой и летом. Они её сами сделали. Посмотрите только, как они трудятся». Ребята пригляделись и зашумели: «Да-да, они сильные, больше себя ношу таскают, да ещё издалека. А затаскивают, ой, смотрите, на самый верх!» Муравьи живут хорошо, объясняю. Зимой не замерзают и не голодают. Они запасают себе еды на зиму, уносят её вглубь земли.С этими словами я промял в кочке ямку. Муравьи быстро забегали, как по тревоге, и стали ямку заделывать. «Если будете мне помогать, как эти вот муравьи, то и мы построим свой дом-общежитие».Назавтра я сделал на вывеске добавление: «Детский приют «Муравейник» им. В.С. Ершова». Не понимал тогда, что если чьим-то именем называют дома и улицы, то, значит, человек этот уже умер, сейчас даже стыдно вспомнить, какой я сам-то был невежда.Несмотря на то, что началась война, это был 1914 год, в том же году мы дом подвели под крышу. Какая была радость у моих муравьят, когда мы вошли в свое помещение!..
Будни удивительной детской коммуны. Фото: Алтайский государственный краеведческий музей.
Сыны полка
Со стороны местного начальства нападки продолжались — в виде непредоставления сенокосных угодий. Если и давали участки, то самые неудобья, а налоги требовали, как с добрых земель. Что меня спасало — портняжное дело, это зимой. Конечно, работать приходилось по 16-18 часов, я обшивал чуть не все население Алтайского. И до того уставал сидеть, что мастерил себе табуретки с мягким сиденьем. Немало таких табуреток я «сносил». Когда дети во время обеда подставляли мне стул, я редко садился. Принимал пищу стоя, отдыхая от сидячей работы.Летом нас подкармливал фотоаппарат. Фотография для наших мест была тогда ещё редкостью, люди снимались с большим желанием. Но нас ждала беда. Мне передали приказ явиться на призывной пункт. Нет, не пойду на войну, думал я, пускай без меня воюют, куда мне девать тринадцать моих сирот? Я теперь, со своим домом, ещё больше сирот наберу. Я рано поседел, борода у меня белая. Думаю, может, забудут обо мне? Но от солдатчины разве скроешься? Забрали меня в Бийск. И пришлось мне перевезти туда и ребят, снял комнаты у одной вдовы.
Будни удивительной детской коммуны. Фото: Алтайский государственный краеведческий музей.Ночами я дезертировал из казармы к ребятам. Дети прожили в Бийске больше года. И даже ходили в школу. Главный был вопрос, чем кормить детей. Денег не хватало. И от большой беды я вдруг напал на счастливую мысль: если командир остатками от солдатского обеда кормит свою скотину, то дети имеют не меньшее право на эти объедки. И перевел свою коммуну на остатки от солдатского котла.Когда я в первый раз принес котел из казармы, думал, ребята расстроятся — каково подъедать чужие объедки? Но я не предвидел такой реакции — это была бурная радость. Ведь это — пища взрослых, она стала желанной для муравьят. Яша Усольцев, выкатывая круглые свои глаза, восторженно заплясал: «Мы солдаты, мы солдаты!» Я шел к детям печально настроенный и с удивлением смотрел на своих муравьят. Все-таки за пять лет я не узнал своих детей, как следует, не смог угадать их реакцию!
Будни удивительной детской коммуны. Фото: Алтайский государственный краеведческий музей.
Апрель, Май и Июня
Когда кончилась война, я был уволен как старший по службе. В селе сразу узнали, что я приехал, и скоро детей у меня стало больше, чем было раньше. В том числе набрались и большенькие ребятки. Так что в «Муравейнике» работа закипела. В первую очередь мы осушили болото, подняли берег, направили ручеек, куда надо, и у нас получился пруд. Я выплеснул туда ведро карасей, которые очень скоро развелись. А какая была радость, когда я привез из Бийска лодку! В нашем селе лодки ребята не видывали. Дети сбежались к пруду со всего Алтайского, все желали поплавать.И первые велосипеды в селе были наши, и лошадки деревянные, и моды. Когда еду в город, обязательно что-нибудь интересное там подгляжу. Дети мои не ходили в одинаковой одежде, как в сиротских домах. Сажусь за платьице какой-нибудь девочке и обязательно спрошу, какое ей хочется. А то увидел в городе что-то чудное — пальто с муфтами. Да это же хорошо! Дети варежки теряют, а тут руки, пока девочки идут в школу, в тепле. И красиво, я красоту ценю высоко. Сшил я пальтишки с муфтами, в селе моих девочек стали ершовскими барчатками называть. Вроде они как барские дети одеты.Я ребят учу ремеслу. Они делали с охотой все, что я им поручал. Для грязных работ у них была спецодежда — платья или рубахи, сшитые из полотнищ матросских воротников. Большой тюк этой ткани мне удалось купить недорого. После работ в хлеву со скотиной или мытья полов дети обязательно переодевались в чистую домашнюю одежду. Была у них и праздничная одежда.
Детей приводили родственники, а то и подкидывали. Только в одном 1924 году нам подкинули пять малышей. Ваня приготовился доить корову (у нас взрослые дети все доили по очереди), вымыл руки и пошел к хлеву. А через минуту прибежал в испуге: там на крыльце лежит сверток, Ваня хотел его поднять, а сверток пищит!Оказалось — мальчик. Господи, да он, поди, всю ночь лежал на холоде! Завернул я его в теплую простынку, согрел молоко, развел подслащенной водой, надел на бутылочку соску — пьет! Назвали Апрелем, по месяцу его появления у нас. Потом Май появился. Следующего подкидыша пришлось назвать Июней, все звали девочку Юней.
Василий Степанович и его Ершовы. Фото: Алтайский государственный краеведческий музей.
Ночной бой
Мою работу большинство людей одобряло. Меня награждали грамотами, выбирали в почетные комиссии. Это требовало большой ответственности. А тут у меня начались сердечные приступы. Сердце вдруг гулко застучит. Что будет с «Муравейником», когда умру? Лежать я хотел бы у себя в саду. Но место у нас низкое, сырое, вдруг от моего тела дети получат инфекцию? И я решил в целях гигиены и борьбы с религиозными обрядами добиться кремации моего трупа.Вот выписка из протокола Алтайского райисполкома от 17 сентября 1932 года:«СЛУШАЛИ: заявление руководителя деткоммуны «Муравейник» тов. Ершова о даче ему обязательства в случае его смерти труп сжечь в крематории и урну с прахом похоронить на его усадьбе.ПОСТАНОВИЛИ: принимая во внимание заслуги тов. Ершова, президиум постановил: для воспитания беспризорников и в целях внедрения в деревне практики сожжения трупов вместо религиозных похорон, президиум берет на себя ответственность просьбу тов. Ершова выполнить».В войну в Алтайское привезли детей из блокадного Ленинграда. Мы помогали им, как могли, продуктами и вещами. К ним часто ходили наши ребята, делали концерты, вместе книги читали. Детей из Смоленска поселили у нас. Они были дистрофики, измученные, травмированные. Мои ребята встретили их, как своих. В войну мы все обеднели. Что такое было купить сотню зимних ботинок!.. Об этом и мечтать не приходилось. Но я организовал свою пимокатную мастерскую, валенки хорошо грели ножки моих детишек.Была у нас страшная история. В 1947 году к нам привезли семьдесят сирот-немцев с Поволжья. И сразу же наши муравьята решили их уничтожить. Я в то время был в крае на совещании директоров детдомов, а воспитатели не втолковали детям, что немцы-то это наши, советские, русские, можно считать. Но дети ничего этого не понимали. Одно слово — немец — вызывало у них бешеную злобу. И ночью пошли на новичков врукопашную. Свет тогда у нас был от керосиновых ламп, они стояли в коридорах на полочках. Лампы сразу слетели на пол, и в темноте начался настоящий бой. На помощь была вызвана милиция, райкомовские работники и даже колхозные трактористы. Мало того, пришлось вызывать и пожарную команду. У многих ребят на всю жизнь остались шрамы с той ночи.
Будни удивительной детской коммуны. Фото: Алтайский государственный краеведческий музей.
Встреча с Калининым
Успех в учебе, как и труд, у нас оплачивался. Мы сделали свою сберкассу, такую тетрадочку, где отражались все доходы и расходы воспитанников. Выходя из «Муравейника», дети получали все свои деньги, и это было большим подспорьем в их жизни.Листаю страницы нашей сберкассы и думаю, как же ребята много работали, как скромно тратили свои деньги. Первая страница — Юля, шестой класс. Приход: за танец «Тарантелла» на райолимпиаде 25 р., за поделку кизяков — 3 р.50 коп., за участие в сеноуборке 18 р., за прополку 2 р. 50 коп., за хорошую учебу 5 р., за заведование детским садом 48 р. 80 коп. (Малыши у нас были выделены в отдельную группу, называли мы это детский сад. И старшие дети помогали воспитателю). Расход: конфеты 1 р., кино 35 коп., пряники 2 р., мороженое 1 р., пожертвование на МОПР 3 р., в фонд обороны Кр. Армии 15 р., на подарок папе 16 р…Воспитанники сами выразили желание делать мне подарки, и я не протестовал, пусть это поможет развивать в них заботливость о других.В 1935 году я был принят Михаилом Ивановичем Калининым. На мою просьбу о приеме у Калинина очень строгое обратили внимание. «Зачем вам к Михаилу Ивановичу? Кто вы такой?» Я, говорю, организатор детской коммуны. Такое мое заявление вызвало интерес, но когда узнали, что коммуна негосударственная, запротестовали: «Негосударственностью Михаил Иванович не занимается». Я настоял на своем.В кабинете Калинин обходит свой стол и здоровается со мной за руку. «Я просмотрел вашу биографию, — говорит. — Вы большое дело делаете, сколько детей у вас сейчас?» — «Да только двадцать три человека». — «И вам ещё мало кажется? А каково ваше здоровье?» — «Хорошо себя чувствую. Были небольшие припадки, они как будто изживаются».- «Так вот, товарищ Ершов! У меня пожелание, чтобы ваша коммуна увеличилась до пятидесяти человек». — «Хорошо, Михаил Иванович, я постараюсь».Долго я думал о своем поступке. И в дороге, и дома это меня тяготило. Да как я буду увеличивать количество? Наберется ли столько детей? Да ведь у меня нет помощника! Правда, ребята мне хорошо помогают и среди них есть и большенькие…В ноябре крайоно мне сообщило, что детской коммуне «Муравейник» государство дает 25 тысяч рублей для постройки большого дома. И дом надо построить в короткое время. Но за деньгами в крайфинотдел я вырвался только в конце года. Прошу выдать средства поскорее, надо заготавливать лес, пока можно ездить на санях! А меня огорошивают: получить деньги сможете только в марте месяце следующего года. Ох, плохо дело. Это на целый год затягивает строительство. Что на это скажет Михаил Иванович Калинин?В те годы богатые мужики стали продавать свои дома, хорошие, крепкие. Продавали дешево. И я стал покупать их на свои деньги. А некоторых удалось уговорить подождать оплаты до марта. И к началу года у меня на место будущей стройки было свезено несколько разобранных домов. Вот вам и лесоматериал. А уж дальше дело пошло.
Фото В.С. Ершова с воспитанниками приюта «Муравейник» Фото: «Комсомольская правда»
«Хлебное место»
Когда здоровье мое стало сдавать, я задумался: кому передать заведование «Муравейником»? Выбирать мне было не из кого. И место заведующего занял совсем чужой человек Устинова Зоя Поликарповна. Ох, как нравилось Устиновой управлять «Муравейником»! Но не нравилось, что рядом я, инструктор по труду. И она задалась целью меня как-нибудь отдалить. И что же? Через полгода я уже не был инструктором. В крайисполкоме, узнав такое дело, велели немедленно восстановить меня на работе.Но Устинова не останавливалась злоупотреблять. Я сделал для себя открытие: детский дом — хлебное место. Пока я углубленно занимался инструкторским делом, она построила в «Муравейнике» свою систему. С некоторого времени наша коммуна стала получать от государства на 100 детей 700 тысяч рублей в год. А детей бывает то 100, то гораздо меньше. Излишки мы всегда тратили на развитие хозяйства. Устинова же расширяла круг обслуживающего персонала, я и не заметил, как их набралось уже 35 человек. Вот куда денежки идут! И я на это повлиять не могу…Для меня это большая обида.
Итоги
Когда в 1944 году я получил орден Ленина, приехал корреспондент «Комсомольской правды», целую страницу газета нам посвятила. В «Муравейник» пошли письма, из центральных областей, из Латвии, с Дальнего Востока, Турксиба, из Красной Армии. Все просили ответа и снимков из жизни «Муравейника».Написать всем я, конечно, не мог. Сейчас, когда свободное время у меня появилось, я бы ответил на все вопросы так. Я горжусь своей работой. Ведь я организовал деткоммуну ещё во времена царского строя, я тогда ещё читал по слогам и не мог Маркса от Марса отличить. Мой путь тернист и труден. Но я пробил себе дорогу, научился зарабатывать хорошие деньги и двадцать пять лет не брал с государства ни копейки.Я среди детей был как старший товарищ, лучший друг и воспитатель. Эта идея неподдельно чисто моя. И подписал бы свое письмо: «Старый Муравей Ершов».
1940-1953
За год до смерти (Ершов умер в 1957 году) его переместили в Бийский дом персональных пенсионеров. Буквально перевезли. Жители Алтайского рассказали мне, что он «критикнул» в районо директора «Муравейника» (тогда это был, говорили, сильный мужчина, он злобу на старика затаил и отомстил). Василий Степанович маялся без детишек, в казенном доме (кроме него в комнате жили ещё четверо); приезжал в «Муравейник», там ему места не находилось.
Последний приют Воспитателя. Фото: из личного архиваПохоронен Ершов на кладбище в Алтайском. Оградка, стандартный железный памятник. Об обязательстве предать его тело кремации и похоронить в саду рядом с «Муравейником» никто и не вспомнил.Среди воспитанников Василия Степановича, называвших его папой, не было знаменитостей — воспитатель, врач, садовник, инженер, слесарь, летчик, милиционер. Каждому, кто не знал свою фамилию, он давал собственную. Из «Муравейника» ушли во взрослую жизнь 114 Ершовых…Дом, который построил жизньТекст: Юлия Башарова
Александр Матвеевич Матросов (1924-1943)
Александр Матросов во время Великой Отечественной войны грудью закрыл амбразуру вражеского дзота. Герою Советского Союза поставлены памятники, в его честь названы улицы, парки и школы, о нем написаны книги и сняты фильмы. Шесть лет своей недолгой жизни Саша Матросов провел в Ивановском детском доме, который в 1960 году был назван в его честь.
Лидия Русланова (1900-1973)
Прасковья Лейкина (настоящее имя Руслановой) осиротела в шестилетнем возрасте. Пытаясь прокормить себя и брата с сестрой, будущая Заслуженная артистка РСФСР ходила по улицам Саратова, пела народные песни и просила милостыню. Маленькую певицу заметила вдова чиновника, которая поучаствовала в судьбе девочки. Прасковью устроили в приют при Киновийской церкви, где был собственный хор. Крестьянских детей туда не принимали, поэтому и пришлось сменить имя на более благородное.
Анатолий Игнатьевич Приставкин (1931-2008)
Писатель и советник Президента РФ по вопросам помилования в самом начале Великой Отечественной войны остался круглым сиротой. Сменив множество детских домов, колоний, интернатов и распределителей, мальчишка прочувствовал на себе все тяготы военного и детдомовского детства. Самым известным произведением Анатолия Приставкина стала автобиографическая повесть «Ночевала тучка золотая».
Николай Николаевич Губенко (род. 1941)
Народный артист РСФСР, актер, режиссер и политический деятель Николай Губенко родился 17 августа 1941 года. Отец Коли погиб в бою, а мать, хорошо знавшая немецкий язык, была повешена в 1942 году за отказ сотрудничать с нацистскими оккупантами. Николай Губенко воспитывался в одесском детском доме N 5, а затем был переведен в Суворовское училище. О детстве, обожженном войной, он снял замечательный фильм «Подранки».
Валентин Иванович Дикуль (род. 1948)
До семи лет Валя Дикуль, потерявший обоих родителей, жил с бабушкой и дедушкой. После воспитывался в детских домах Вильнюса и Каунаса. В десять лет будущий народный артист России впервые попал на цирковое представление, и это событие изменило его жизнь. Он сбегал из детдома и целыми днями пропадал в цирке. Однако известность ему принесла не столько цирковая карьера, сколько уникальные методики реабилитации больных с травмами позвоночника.
