Известный российский ведущий Артем Шейнин на критические замечания о том, что на нашем телевидении «слишком много Украины» отвечает, что данная тема волнует огромное количество людей. И это неудивительно, так как кто еще, наряду с белорусами, может быть так близок по духу россиянам?
В эксклюзивном интервью Федеральному агентству новостей один из троих «хозяев» популярной телепередачи «Время покажет» (также программу ведут Екатерина Стриженова и Анатолий Кузичев) рассказал много интересного о принципах работы ток-шоу, о том, как происходит взаимодействие с экспертами, в том числе с теми, кто, мягко говоря, не пылает теплыми чувствами к нашей стране, и об отношениях между Россией и Украиной.
«Первый эфир — как первый прыжок с парашютом»
— Артем, так, как трудитесь вы, на нашем ТВ точно не трудится никто. Шутка ли, более четырех часов в день в прямом эфире с понедельника по пятницу. Как сил на все это хватает?
— Физическую активность достаточно долго поддерживал в жизни, поэтому сейчас я, как говорится, пока еще на старых дрожжах докатываюсь, на старых запасах. Когда начинал работать, то ходил в зал, много занимался аэробно. Бег, дорожки и так далее. Носил датчик специальный, который пульс замерял. Ради интереса выходил потом на нескольких программах с этим датчиком. Там, в общем-то, за несколько часов прямого эфира отрабатываешь такую же полноценную аэробно-силовую тренировку.
— Были моменты, когда от усталости хотелось все бросить?
— Они у всех есть. Кто-то в этом признается, кто-то нет. Человек, который скажет, что он как батарейка-энерджайзер и ему каждый день хочется куда-то бежать… Ну, не знаю.
Это всегда вопрос баланса. У меня он пока что поддерживается. Такие моменты, конечно, бывают. Они много от чего зависят — от времени года, от информационного потока, от набора экспертов. Иногда вот этот красный датчик «батарея разряжена» начинает мигать. Когда-то вечером, после эфира, а когда-то — между эфирами. Тут уже вопрос того, что называется профессионализмом: как ты к своему делу относишься.
— Удается полноценно отдыхать?
— Когда кроме двух обычных выходных — субботы и воскресенья — иногда бывает свободной еще и пятница, вот этого мне хватает прям от винта. Двух дней порой хватает, порой нет, это зависит от того, как ты провел выходные. По-разному бывает. В этом году мы выходим в эфир безостановочно с конца августа.
Сейчас у нас Новый год и я, в общем-то, могу сказать, что мне в этот раз хватило сил. Нет такого, что если я не сделаю, скажем, перерыв на неделю, то мне кирдык. Но очень важно, что минувшим летом у меня был полноценный отпуск, целых пять недель. Так вот, за счет этого и дотянул сейчас. А вот в прошлом году, например, так получилось, что у меня оказалось всего две недели на все лето. И вот в конце декабря было как-то тяжеловато.
— Первый прямой эфир хорошо помните?
— Конечно. Первый эфир — это как первый прыжок с парашютом. Его не забудешь, хотя это было почти два с половиной года назад. Это такой адреналин, который клокочет у тебя во рту. Видите, вон там на вешалке висит прыжковый шлем? Я специально его тогда купил и неделю перед тем, как выйти в эфир, ходил в нем на каждую летучку. Это я так готовился, как к первому прыжку (смеется).
Я вышел в эфир, если мне не изменяет память, 23 августа. Тогда только закончилась летняя Олимпиада в Рио. И мне повезло в том смысле, что была понятная событийная канва.
— Тема, которую вы знаете и в которой вы разбираетесь?
— Тема, которую я не знаю и в которой я не разбираюсь! В смысле самого спорта — но вот именно в новостной повестке, она мне, конечно, была понятна. А именно то, что существует некая предвзятость к нашей сборной. И так далее и тому подобное. У нас там в студии были российские спортсмены, медалисты. А еще все эти обиды, непонимание…
К этой самой обиде за наших у меня примешивался адреналин от первого эфира. Все получилось, как минимум, я программу вел. Как я ее вел — это уже другой вопрос. Но тут надо сказать, что я ж, как говорится, не на холодную заходил в качестве ведущего. До этого два года на «лавке» сидел, какие-то реплики давал.
«Экспертов подбираем всей нашей большой командой»
— Вы же, насколько я знаю, называете себя молодым ведущим?
— Все ведь исходят из того, что я взрослый мужик. И в основном знают, что я давно «на телевизоре». Поэтому складывается ощущение, что я такой опытный, матерый телевизионщик. Но, в принципе, два с половиной года в прямом эфире — это не так уж и много.
Я еще и поэтому помню свой первый эфир, так как он случился сравнительно недавно. То есть как ведущий я вот только-только сейчас, может быть, чего-то начинаю понимать. Хотя вот в пересчете на ежедневные прямые эфиры, а это, напомню, по четыре-пять часов в день…
Некоторые наши известные ведущие любят порассуждать: вот Шейнин, он то, он не то… Я не обсуждаю коллег, но просто рекомендовал бы всем в течение двух с половиной лет поработать каждый день по четыре-пять часов в прямом эфире. Думаю, что очень многое бы изменилось. Так что в пересчете на еженедельную, скажем, программу я работаю ведущим уже, наверное, лет 10, если не 15 (смеется).
— Экспертов вы сами подбираете или совместно, всей бригадой передачи?
— Все вместе. Такой порядок — стандартный в любой телевизионной программе. Просто у нас сложность — мы выходим каждый день, в прямом эфире и с большим объемом. Повестка может меняться. Иногда у тебя с вечера договорено с экспертами, что они приезжают на завтра обсуждать одно. А ночью или утром что-то происходит, и тогда нужно частично довозить новых экспертов. Но у нас огромная команда, и один из самых, скажем так, основных, ударных, — это отдел, который занимается экспертами.
Накануне вечером мы делаем верстку на завтрашний день. Как это происходит? Я прихожу, и группа уже расписала на доске предлагаемые к обсуждению темы. С такого-то по такое-то время (ток-шоу «Время покажет» выходит в прямом эфире на Первом канале с понедельника по пятницу с 12.15 до 15.00, с 17.00 до 18.00 и с 18.25 до 18.50. — Прим. ФАН) у нас такая тема, и мы предлагаем на нее таких-то экспертов. А на эту — таких-то. И так далее.
Затем мы начинаем летучку, обсуждаем с продюсером, шеф-редактором и редакторами, что вот под эту тему, может быть, лучше вместо этого эксперта вот такого, а сюда надо такого. К концу летучки у нас получается план-карта того, на что и на кого мы как бы рассчитываем.
А дальше все зависит от того, что случится ночью или утром. Форс-мажоры тоже бывают. И тогда, в зависимости от того, когда и где произошло это событие, кому-то из экспертов мы звоним, чтобы они доезжали, а перед кем-то извиняемся, если на 100% меняется повестка. Но хочу сказать, что есть эксперты, с которыми можно обсуждать практически все.
— Владимир Жириновский, такое ощущение, может высказаться по абсолютно любой теме!
— Да, он может разговаривать про все, но поскольку у нас эфир все-таки днем и в ранний «прайм», Жириновский не очень-то к нам ходит. Естественно, большинство экспертов на чем-то конкретном специализируются — военная сфера, международная, социальная и так далее и тому подобное. Но имеются и эксперты, которые универсальны.
Есть такие — факты, цифры, матчасть, а есть — которые как бы широкими мазками рисуют. Условно говоря, один человек обсуждает Соединенные Штаты по теме их избирательной системы, Конституции, Конгресса и так далее. А другой, например, все знает про роль США в мировой политике, в геополитике. В зависимости от того, куда движется та или иная тема, эти эксперты как-то и подбираются.
«Должен быть баланс «тока» и шоу»
— Любимые эксперты у вас есть? К примеру, те, кто говорят то, что надо.
— У меня, конечно, есть любимые эксперты. Но называть их фамилии будет как-то неэтично. И они совсем не те, кто, как вы выразились, «говорят то, что надо». Так, есть люди, которые говорят то, с чем я не соглашаюсь — но их аргументация, посыл мне нравятся. Поэтому они мои любимые. А есть люди, которые, может быть, и говорят то, с чем я согласен и что мне хотелось бы слышать, но они это говорят как-то безосновательно, без должной аргументации. Такие мне не очень нравятся.
В общем, есть люди, которые, а я вижу и понимаю это, владеют материалом, и не важно, что они говорят — «про» или «контра». А есть люди, которые этакие записные критики, специализирующиеся на том, что выбирают любое слово из услышанного и начинают спорить.
Тут, понимаете ли, такой формат, и это не только у нас, но и на других каналах, у конкурентов тоже есть аналогичные проекты. Это называется ток-шоу, поэтому, считаю, все время должен быть баланс «тока» и шоу. Люди, которые, может, не очень основательны в своих фактах, но энергичны, тоже нужны, грубо говоря, такие яростные спорщики! А на каждого такого яростного спорщика, соответственно, нужен человек с фактами и аргументацией.
И наоборот, если у тебя есть человек, который знает просто все про все, с цифрами, выкладками и так далее, то тебе для ток-шоу нужен тот, кто уравновешивал бы его, скажем, эмоциями и тому подобным.
В нашем случае многое, конечно, осложняется объемом нашего эфира и соответственно, большим количеством тем. Проблема-то не в том, что у меня днем три-четыре часа прямого эфира. А в том, что нужно в идеале четыре, ну как минимум три разные темы или хотя бы поворота темы. Для этого необходимо большее количество экспертов.
— Никак нельзя обойти вниманием так называемых недружественных нам экспертов. Украинцы, поляки, американцы… Они нередко жалуются, что им не дают сказать слова, их постоянно перебивают, оскорбляют, а то и применяют физическую силу. Тут какой-то элемент шоу присутствует или они все преувеличивают?
— Когда они так жалуются, то, конечно, лукавят.
— Взять поляка Томаша Мацейчука… После его депортации из России он как раз дал такое интервью — как был экспертом на российском телевидении. Много неприятного рассказал…
— Насколько я знаю, Мацейчука выдворили за вещи, которые он сделал еще до того, как стал гостем многих ток-шоу, включая мое. Поплатился не за то, что с ним происходило на ток-шоу, а за то, что на камеру сжигал российский флаг, рассказывал о поездке в так называемую зону АТО (сейчас ООС; операция киевских сил против народных республик Донбасса. — Прим. ФАН) на той стороне…
По поводу же того, что дают кому-то говорить или не дают, — да, могу повторить еще раз, порой такое случается. На одном из последних моих эфиров у меня был конфликт с Зигмундом Дзинчаловским, другим поляком. Вот просто все в точности, про что вы говорите.
Когда человек приходит в эфир российского телеканала говорить только критическую позицию по отношению к Российской Федерации, это его право. Но когда начинает говорить сенатор РФ Франц Клинцевич, а до этого там что-то говорил украинский эксперт — тоже антироссийский… Я ему дал какое-то время, но из этого украинца все льется и льется, и я остановил его, после чего начал говорить сенатор. И тут вышеуказанный польский эксперт начинает высказывать мне в том плане, почему вы того прервали, а этому даете говорить долго. И я сразу же отреагировал на это.
— В том плане, если бы у нас была равная отправная точка, так?
— Эти люди, которые пытаются упрекать нас в нарушении неких правил игры, довольно смешны. Я это неоднократно говорил и украинским экспертам, а в данном случае — польскому, что если бы у нас были общие правила игры, то наши эксперты с пророссийской позицией ездили бы к вам в Польшу, на Украину и могли там тоже высказаться. Вы на них орите, не давайте им говорить, затыкайте их на третьей фразе. Но ребята — вы их пригласите и дайте им произнести хотя бы два слова. Однако же вы этого не делаете!
Дальше, как обычно, сразу начинаются отговорки, что мы агрессоры, и все это бла-бла-бла… Но на самом деле они требуют равного отношения к себе в ситуации, когда никакого честного баланса нет и в помине, в Польше особенно!
Причем буквально на следующий день после нашей, скажем так, мини-размолвки с Дзинчаловским была история, когда на польском телевидении в какой-то программе обсуждали пресловутую российскую агрессию, и там слово «Россия» было написано с этими эсэсовскими рунами. Я потом сказал всем тогда: «Ребят, обратите внимание, что в этой студии висит».
Но это ладно. А там есть хоть кто-нибудь из России с пророссийской позицией? Они обсуждают нас, у них сидят ведущий и два человека. Из этих двоих — что, кто-то из России приехал или они позвали кого-то защищать нашу позицию? Нет, один поляк чуть-чуть радикальный, а другой — совсем радикальный.
«Против идеи с ведром я не возражал»
— То же самое и в случае с Украиной?
— Вот они там все время говорят — а мы зовем российских экспертов. Ну, конечно, если беглый депутат Илья Пономарев — эксперт от РФ, или Максим Ганапольский — эксперт, тогда да, зовете.
Поэтому все эти плачи по поводу неравнозначных отношений… Ребят, ну очень странно на вашем месте требовать равного слова и равного участия с нами в то время, когда все темы, которые мы обсуждаем здесь, обсуждаются и там. И там никакого равенства нет.
То есть мы даем вам огромную фору. Вы со своей позицией приезжаете сюда к нам, на нашу территорию, и вы же отсюда вещаете и на наших, и на своих. Мы даем вам возможность изложить свою позицию обеим аудиториям, особенно в случае с украинцами. У нас же такой возможности нет. При этом вы еще и требуете равных условий! Нормально?! Ведь если бы тот же сенатор Клинцевич, например, регулярно ездил на Украину и чего-то там излагал, то мы, конечно, эти программы смотрели бы тогда и здесь. Так что это — лукавство.
— А вот пресловутое ведро с некоей коричневой субстанцией — ваша идея была?
— Как все могут вспомнить, пресловутое ведро появилось в студии после одного твита (в своем микроблоге на Twitter блогер Сергей Запорожский пообещал съесть 1 января 2017 года ведро фекалий, «если к этому времени Крым не вернется в Украину». — Прим. ФАН). Я дал задание проработать, его это аккаунт или нет. И люди, которые этим занимались, сказали мне, что с большой степенью вероятности он с Запорожским связан. Не на 100%, но связан! Во всяком случае, он нигде активно не опровергал того, что там написано.
Но тут важно понимать, что этот человек, для которого было ведро, — супероголтелый, супербезапелляционный, он не просто критик, а «шельмовщик» России. Его и Андрей Норкин неоднократно выгонял из своей студии. Тогда там, конечно, совпало то, что был некий твит как бы от его имени, и в студии оказался этот персонаж, который точно так же себя вел, и, грубо говоря, с этим, что в ведре, и ассоциировался.
Эта идея с ведром (на самом деле там был шоколад. — Прим. ФАН) была групповая, против которой я не возражал. И хочу вам сказать, что если сейчас посмотреть на тогдашнего эксперта Запорожского и на нынешнего эксперта Запорожского — это два разных человека! Я не говорю, что его перевоспитало именно то ведро.
Да, тогда все называли это дном. Согласен, дно. Такое эмоциональное, содержательное. Но вот что интересно! Любая теория, и политическая, и экономическая, говорит о том, что дно — то место, с которого начинается подъем. Все произошло, и затем у Сергея случился отскок.
— Для вас это, судя по всему, тоже не прошло бесследно?
— Должен, конечно, признать, что и у меня тоже случился отскок. Грубо говоря, я вот лично для себя достиг как бы той точки, где максимально к человеку и его позиции выражаю свое отношение. То есть визуализировал то, что, собственно говоря, представляют в моем восприятии его слова, поступки и так далее. Мы оба дошли до этой нижней точки. И дальше было только два варианта. Либо дальше все это перестает существовать, либо мы оба начинаем меняться.
В случае с Сергеем Запорожским его участие в нашей программе, а это легко отследить по эфирам, начало меняться. Он не стал, конечно, другом России, он все так же ее ненавидит, он все так же про это говорит. Да, он говорит обидные вещи, жесткие, но того уже нет.
И я то же самое — понимаю, что после того, как себя вот таким образом повел, с ним уже как бы разговариваю. Ведь раньше я мог наорать на него, «наехать». А сейчас мы с ним уже обсуждаем в эфире какие-то вещи.
— Эмоциональное дно достигнуто и дальше падать некуда?
— Именно. Не договариваться, но хотя бы разговаривать. Искать точки соприкосновения, какого-то взаимодействия. Поэтому — не поймите меня неправильно, никакой вот этой гениальной концепции предвидения, что оно вот так будет, у меня на тот момент не было, — но теперь я понимаю, что оно сработало именно так, как надо.
— Но так происходит, наверное, не со всеми?
— С какими-то людьми так не случилось. Вот, например, в эфире нашей программы один украинский эксперт, я не буду называть его фамилию, хотя почему бы и не назвать, — это Дмитрий Суворов, сказал, что люди в Донбассе — генетический мусор. И все, после этого он к нам больше не приходит. Вот с ним того самого отскока не произошло.
Точно так же, как и еще с одним украинским экспертом (дипломат и общественный деятель Вадим Трюхан. — Прим. ФАН). Когда у нас упал самолет Ту-154 с хором Александрова, с Глинкой, с очень большим количеством людей, все в нашей студии встали, чтобы почтить их память, а он не встал. И это, кстати, был один из самых сложных моментов в моей биографии ведущего.
— Хотелось, грубо говоря, вмазать ему?
— Я же понимал, что хочется, но понимал, что нельзя, понимал, что должен что-то сделать, ведь я и ведущий, и человек с определенной позицией. И меня в той ситуации, можно сказать, очень сильно выручил тот самый Франц Адамович Клинцевич (сенатор вывел Трюхана из студии. — Прим. ФАН). Вы же все видели сами!
Тот человек, что называется, не совсем конченый. Он умный, образованный, и в этом смысле отскок мог бы быть возможен, но пока он не произошел.
Вот многие все время задаются вопросом — почему люди смотрят ток-шоу? Потому что это реальные истории реальных эмоциональных человеческих судеб и отношений. То есть люди в некотором смысле наблюдают за этим не только в слое, скажем так, содержательном, но и в человеческом, эмоциональном, энергетическом.
— Они примеряют это на себя?
— Да, и занимают какую-то из сторон, наблюдают за развитием отношений. Ну вот могу еще один пример привести. Одна из первых жестких перепалок у меня была с Григорием Амнуэлем, и тогда про нее много писали и говорили. Это было хоть и не эмоциональное дно, но очень жесткая такая история. После нее мы относительно того, что произошло, чего-то там такое пытаемся строить. И люди за этим наблюдают…
Это важная часть формата. За развитием вот таких сложных отношений людям иногда, возможно, даже интереснее наблюдать, чем за ситуациями, в которых между мной и каким-то экспертом вообще нет никаких конфликтов. Потому что люди все это смотрят не только глазами, но и душой, сердцем. Энергетика, эмоции.
«Украинцы — такие же люди, как мы»
— Еще наверняка вас часто спрашивают — почему так много Украины?
— А по той же причине! Потому что мы видим это — и по цифрам, и по реакции, что срез, грубо говоря, основных эмоций именно в этой теме. Мы понимаем, что уже почти пять лет подряд Украина привлекает самое пристальное внимание.
— И это не только на телевидении, в интернет-СМИ такая же история…
— Вот. Люди порой говорят: «Зачем вы обсуждаете Украину, это же другая страна». Но для людей, которые смотрят дневные и даже вечерние ток-шоу, это никакая не другая страна. Это же разговор про нас, про людей — таких же, как мы. Они еще совсем недавно были рядом с нами. Многие из них — очень близкие нам люди, наши родственники.
Но самое главное — это люди, которые проходят некий путь, который в некотором смысле и нам тоже предлагался и мы его, так сказать, «недопрошли». То есть «про Украину» — на самом деле про себя. Других людей, более близких нам и похожих на нас, чем украинцы и белорусы, нет! Вы как бы смотрите на самих себя, но в других обстоятельствах, в которых мы не можем очутиться. А может быть и можем… Но пока не очутились.
Вот если бы лично я работал не ведущим на телевидении, а, условно говоря, офицером в армии. Но я им уже никогда не стану, хотя я им хотел быть. Вот про Украину то же самое. Это такая сублимация фактически. Их ошибки, их достижения, и все вот эти споры…. Потом, проукраинские эксперты, которые к нам приезжают, всегда говорят, что вот, может, «у нас — да, такие проблемы, но вы на себя посмотрите».
— Проблемы есть у всех.
— Да. Просто есть разные способы их решения.
— Знаете, иногда возникает мысль, что с Германией, с которой наша страна в свое время воевала, у нас куда лучше отношения, чем с Украиной.
— Так и есть.
— Вот как можно, например, делать официальным праздником день рождения Степана Бандеры? Делать его героем Украины? Польша вроде в данном вопросе тоже не согласна, но все равно действует против России…
— Мне это, конечно, не нравится, про Бандеру и все остальное, но с некоторых пор все стало понятно. Они делают из Украины «Антироссию», и те, кто внутри, и те, кто снаружи. Поэтому ей все и прощается. Тем же полякам не нравится Бандера. Но до той степени, пока Украина по максимуму выжимает из себя и делает себя «Антироссией», она все равно ресурс для Польши. И тут дело не только в Бандере. Главное, что Украина позиционирует, что она переформировывает себя в «Антироссию», поэтому они все это одобряют.
Люди ведь еще почему так эмоционально все воспринимают? Просто они видят, что из таких же, как мы, с отличиями где-то примерно всего в 20%, эти самые отличия пытаются сделать в 100%. Все, что нас объединяет и сближает, объявляется ненужным.
— Почему наши люди так на это реагируют и почему возникают такие острые споры?
— Потому что есть такие, кто говорит: «Нам надо эту часть себя взять и выкинуть в помойное ведро, потому что она неправильна». Почему вот украинцы так злобно говорят: «Эти ваши скрепы»? Все, что мы называем скрепами, они считают неправильным и как бы тормозящим нас. Можно, конечно, сделать часть народа манкуртами.
И ведь давайте честно скажем — в 90-е годы еще бы чуть-чуть и в учебнике по истории, например, про Андрея Власова было бы примерно столько же, сколько про Георгия Жукова. Я же помню, что это «почти, почти» уже начало звучать. «А не Власов ли, наш герой битвы за Москву, восстал против всей этой системы?» Это «почти-почти» тогда балансировало.
Это наша крайность, когда где-то до 1989 года во всех фильмах все красные были хорошими, а все белые — плохими. Потом, в 90-е, стало все наоборот — всеми очень хорошими и благородными стали белые, а красные были, значит, отребьем. Хотя все мы понимаем, что на самом деле все было ровно посередине. Были ублюдки и среди белых, и среди красных, и наоборот.
Взять украинскую историю. Мы привыкли считать, что Богдан Хмельницкий — это «наш» человек, который всегда поддерживал нас, а Иван Мазепа — предатель. Но история-то прямо противоположная — Мазепа верой и правдой служил государю-императору, а Хмельницкий гулял и к полякам, и к туркам, и к кому только не гулял. Но в определенный момент в его интересах было вот то, что случилось.
И с тех пор ничего не изменилось. Я и в программе своей это говорю, и видео есть — еще пять-шесть лет назад все эти аваковы ходили с георгиевскими ленточками на 9 Мая!
— Олег Ляшко пел «День Победы»!
— Именно!
— И по-русски все постоянно говорят!
— Да! Тот же Арсен Аваков (министр внутренних дел Украины. — Прим. ФАН) только по-русски и говорит. Слушайте, мне как-то один из экспертов рассказал про Арсения Яценюка, что в свое время, еще до 2014 года, был такой некий проект наших людей, которые занимаются антифашистской пропагандой, и он им помогал. Очень много Яценюк помог им на Украине! Ничего не изменилось со времен Мазепы и Хмельницкого.
В какой-то момент я все понял, и для меня это стало откровением — тех самых людей, которые отказываются сейчас от всего русского и так далее, я думаю, мы сможем увидеть совершенно другими еще на протяжении нашей жизни. Ну слушайте, Александр Турчинов (сейчас секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины. — Прим. ФАН) был секретарем Днепропетровского райкома комсомола и заведующим отдела агитации и пропаганды. А еще был одним из координаторов Демократической платформы в КПСС. И ведь не из чисто карьерных соображений — видно, у человека идеи были такими. То есть тогда было одно, а сейчас другое.
Я думаю, что ситуация вполне может измениться, и он, Турчинов, снова будет другим. Я смотрю на это как телеведущий, для меня это так очевидно, — и не только потому, что я истфак МГУ окончил.
Вот в моей жизни был Ахмад Шах Масуд (один из наиболее известных полевых командиров афганских боевиков. — Прим. ФАН) против которого я воевал и который был одним из самых жестких наших противников. Хотя это уважаемый противник, он никогда не был упырем. Это враг! А в конце 90-х годов я ездил к нему, мы брали интервью, и это оказался единственный наш союзник, благодаря которому Афганистан держался от талибов и которому мы слали оружие. В политике вот так все и бывает…
— Столько мы с вами интересного и серьезного обсудили. Давайте завершим интервью в облегченном режиме — блицем. Телеканал музыкальный или познавательный?
— Познавательный.
— Белое или черное?
— Черное.
— Седан или хетчбэк?
— Хетчбэк.
— Beatles или Лучано Паваротти?
— Когда как. Ну, прям по ситуации. Но чаще Beatles.
— Боевик или мелодрама?
— По настроению. Могу и то, и то. То есть такого, что «никогда мелодрамы» или «никогда боевики», нет. Если я один, то скорее боевик. Если же с женой, то скорее мелодрама. Могу и то, и то.
— ЦСКА или Спартак?
— Сложно сказать, потому что я вообще не очень болельщик, но если я как бы я, то скорее ЦСКА. Однако мой дед всегда болел за «Спартак». Вот если бы вы спросили: ЦСКА или «Динамо», я не задумываясь ответил бы, что ЦСКА. То же самое я бы сказал и про «Спартак». А тут мне как между мамой и папой.
Ранее Артем Шейнин рассказал о своем видении того, что произошло на новогодней вечеринке программы «Время покажет», и поделился своим мнением относительно того, почему украинского эксперта Вячеслава Ковтуна включили в базу «Миротворец».
